Любовь и Хоккей

Джей Монти

Она прикасалась к ним. Ее пальцы коснулись каждого из этих писем, чтобы положить их в эту коробку. Мои пальцы касаются чего-то, с чем она соприкоснулась. Это самое близкое чувство, которое я когда-либо испытывала к своей маме.

— Эй, Салли, девочка, что случилось?

Мой отец теперь стоит позади меня, и я знаю, что прошло всего мгновение, прежде чем он понял, что я нашла. Я никогда, ни разу не злилась на своего отца. Я не думаю, что сейчас злюсь, но я в шоке. Я расстроена, я чувствую себя обворованной.

— Вэл…

— Как давно

они у тебя, папа?
– Я прерываю его, кладу письма в коробку, закрываю ее крышкой и поднимаю с пола. Я стою с ними в руках, поворачиваясь к нему лицом.

— Как долго?
– Я повторяю, мое горло начинает сжиматься, посылая боль в грудь. Начинают капать слезы, и я пытаюсь поймать их рукавом.

— Она послала их, когда тебе было двенадцать, - говорит он тяжелым голосом. Веселье в его тоне исчезло. На его месте стоит человек, который пытается побороть свою боль.

В течение многих лет они были у него здесь, наверху. Годы. Он знал всю боль, через которую я прошла. Все вопросы, которые у меня были, и он получал эти письма от нее в течение многих лет и никогда не говорил мне.

— Как ты мог? - Прохрипела я. Боль в моем голосе грубая. Я чувствую, как всплывает каждое слово, оно словно лезвие бритвы.

Знаете ли вы, каково это - быть чужим в своем собственном зеркале? Смотреть на себя и не знать, какова твоя вторая половина? Чем старше я становлюсь, тем хуже мне становится. Я меньше похожа на своего отца и больше похожа на привидение.

Папа прочищает горло, проводя рукой по волосам:

— Нам с тобой давно следовало поговорить об этом, Салли. - Он делает паузу. — Как родитель, я должен иметь ответы на все вопросы для своих детей, но это было то, о чем я ничего не знал. Они не дали мне инструкции, как с этим бороться, Валор. Я просто пытался защитить тебя.

Мне хочется кричать, орать. Я хочу разозлиться на него. Но я не могу. Даже после того, как он скрыл это от меня. Я знаю, что мой отец никогда бы намеренно не причинил мне вреда. Я знаю, что он любит меня. Но от этого боль не становится меньше. Это не избавляет от этой нее.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, пытаясь держать себя в руках.

— Твоя мама тоже так делала, когда была расстроена, - он говорит это так, как будто мы все время говорим о ней. Как будто она - тема, которую мы постоянно поднимаем.

Это было самое большее, что он когда-либо говорил о ней. Он никогда не упоминал ее, ни ее имени, ни того, как она выглядела. Ни черта. Эта женщина была для меня призраком.

— Я знаю, нам следовало поговорить о ней раньше, Вэл. Я должен был сказать что-нибудь о письмах. Я облажался, и это моя вина. Но ты должна понять, я был в ужасе от того, что снова увижу, как тебе причиняют боль. Ты был такой маленькой, когда она ушла, и это чуть не убило меня, видя, какой сломленной ты была. - Его признание заставляет меня хотеть плакать, и это также согревает мое сердце.

Я упустила возможность иметь мать. Кто-то, кто мог бы показать мне, как пользоваться

тампоном, вместо того чтобы это пришлось делать Риггс. Кто-то, кто сказал бы мне, как справиться с моими чувствами к Бишопу. Она бы заплела мои волосы потуже и помогла мне с выпускным, если бы я пошла. Все то, для чего нужна мать, у меня могло быть это.

Но что у меня было на самом деле? У меня был отец, который любил меня. Который охранял меня ценой своей жизни. Он показал мне, как забрасывать шайбу, менять спущенное колесо и как быть той женщиной, которой я являюсь сегодня. Он показал мне, как быть сильной, независимой и как любить людей. Когда я росла, у меня не было мамы, но у меня был отец. У меня был потрясающий отец.

— Мне очень жаль, малышка. Я понимаю, если ты злишься на меня, черт возьми, - вздыхает он, - Я бы тоже злился на себя.

Мгновение я пристально смотрю на него. Не двигаясь, не разговаривая. Просто смотрю на него. Это тоже причиняет ему боль. Я его дочь, и он ничего не может сделать в этот момент, чтобы помочь исцелить мою боль.

Я ставлю коробку на полку и обнимаю его за шею. Позволяя слезам свободно литься. Он быстро заключает меня в объятия, удерживая там. Он - мое безопасное место, к которому я иду, когда мне страшно.

Я глубоко вдыхаю, запах "Old Spice" проникает в мои чувства, напоминая мне о временах, когда я была маленькой. Когда мне становилось страшно или снился кошмар, я убегала в его комнату. Он просто приподнимал одеяло, как будто знал, что я залезу туда. Я забиралась своим маленьким телом под одеяло и зарывалась лицом в его подушки, позволяя его запаху усыпить меня, пока он играл с моими волосами.

— Я люблю тебя, папа, - шепчу я ему в плечо, крепко прижимаясь к нему.

— Я тоже люблю тебя, Валор.

Я выскальзываю из его хватки, снова хватая коробку. Я смотрю на свое имя на крышке, гадая, что она чувствовала, когда писала на нем мое имя. Она плакала? Скучала ли она по мне? У меня так много вопросов, на которые я так и не получила ответов, и я чувствую, что они ждут меня прямо под этой крышкой.

Я слышу, как Риггс прочищает горло, прежде чем заявить:

— Кто-нибудь хочет сообщить мне, что, черт возьми, только что произошло или ...

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Я верю, что когда мы рождаемся, у Вселенной есть план для каждого из нас. Она помещает определенных людей в нашу жизнь, в определенные места назначения, которых мы должны достичь. Она планирует наши контрольно-пропускные пункты, но оставляет нам выбор. Мы сами должны принимать решения. В любом случае, мы оказываемся именно там, где всегда должны были быть. Иногда вы выбираете легкий путь, а в других случаях он более сложный.