Любовь и испанцы
Шрифт:
Крестьянка понравилась молодому человеку, и он, придя к ней месяц или два спустя, предложил повторить встречу. В ответ девушка удивленно взглянула на него и сказала: «Я никогда не пойду на это, ведь это же безнравственно. Все, чего я хочу,— иметь от вас ребенка. Я не желаю грешить». Изумленный юноша не стал настаивать, но, подумав, предложил девушке выйти за него замуж. Однако снова получил отказ. «Не выйдет,— простодушно сказала крестьянка. — Я ведь необразованная, мы с вами из разных кругов, между нашими семьями начнутся ссоры. В общем, мы не будем счастливы».— «Тогда позволь мне хотя бы помогать тебе растить нашего ребенка»,— умолял молодой дворянин. «Я могу воспитать его и сама»,— покачав головой, возразила девушка. Так она и сделала. Сын был чрезвычайно привязан к ней; необычную историю своего появления на свет он рассказывал с гордостью и нежностью
Самые драчливые и «трудные» мальчики чрезвычайно привязаны к своим матерям; это относится и к тем, с кем я встречалась в исправительной школе в Понтеведре (ею великолепно руководит сеньор Мануэль Фильгуэйра Гонсалес, пользующийся явным уважением и любовью всех своих воспитанников — многие из них после школы продолжают переписываться с ним). Зачастую эти малолетние правонарушители или нуждающиеся в опеке дети, говорит сеньор Фильгуэйра, прибывают в школу совершенно озверевшими. Свое стремление к разрушению они могут удовлетворить в мастерской, предназначенной для этой цели,— здесь каждый может ломать все что хочет, с условием, что он потом сам это починит! Десятилетний мальчик, сын медсестры из Кастилии, которого временно, пока та искала работу, поместили в школу сеньора Фильгуэйры, выказывал к матери такую жгучую ненависть, что директор взял его под личную опеку и, конечно, деликатно расспросил о том, что с ним произошло. Мало-помалу выяснилось, что буржуазная семья отвергла молодую женщину, когда у нее родился внебрачный ребенок. Мальчик слышал, какие скандалы устраивали матери ее родители, пока не выставили вместе с маленьким сыном из дома, и чувство возмущения, обостренное мыслью о том, что мать его «бросила», восстановило ребенка против нее. Сеньор Фильгуэйра как мог разъяснил мальчику, как воспринимает подобные случаи испанское общество. Вскоре после этого молодая кас-тильянка вышла замуж за одного из своих пациентов, который был готов усыновить чужого ребенка; таким образом, развязка этой истории была счастливой для всех действующих лиц. Кстати, новый отец мальчика был галисийцем.
Что же касается буржуа, то тут совершенно иная картина. В буржуазной среде встречаются все условности и предрассудки, присущие этому классу не только в Испании, но и в других странах, хотя здесь они, возможно, проявляются в большей степени.
В анкете, предложенной мной студентам университета в Сантьяго {130} , спрашивалось, согласился ли бы юноша жениться на девушке, уже потерявшей невинность. Ответы были разными, но большинство выражали сомнение. Хотя самые передовые из них и допускали, что их взгляды несколько устарели, все же чувствовалось, что эта идея пришлась молодым людям не по душе.
Наиболее частыми были следующие ответы: «Возможно, если бы я был сильно влюблен, то все равно женился бы на ней».— «Мне бы это не понравилось».— «Это явилось бы препятствием для брака».— «Если бы она потеряла девственность со мной, то все было бы в порядке и я бы на ней женился».— «Это зависит от конкретных обстоятельств, наперед ничего нельзя решить».— «Трудно сказать вообще, я смогу принять решение, только если столкнусь с подобной ситуацией в действительности». Несколько парней помоложе, семнадцати и восемнадцати лет, были настолько циничны, что сомневались в самом существовании девственниц в современном мире и предполагали, что будут просто поставлены перед свершившимся фактом, хотят они того или нет! Многие студенты постарше готовы были жениться на такой девушке, а студент из Барселоны добавил: «Ведь я же не араб! Почему бы и нет?»
Восемнадцатилетний студент заметил: «Габриэль-и-Галан, да простит его Господь, писал: “Видите эту красивую штучку, которая так отвратительно пахнет? Это молодая девица, лишившаяся скромности”. Когда я несколько лет назад слушал, как мой дядя-священник читает эти стихи, я верил, что незамужняя женщина, потерявшая невинность, заслуживает того, чтобы быть униженной и опозоренной. Теперь, когда я стал немного больше думать, я считаю, что мой дядя напрасно выделял последние строчки».
До сих пор встречаются мужчины, которые хотели бы видеть женщину «чистой», то есть невежественной до такой степени, чтобы не знать, как люди появляются на свет. Так, дон Федерико с великой радостью поведал нашему общему знакомому, что его жена, пока не вышла замуж, верила, будто дети рождаются
Подобные уникумы есть в любой провинции. «Я знал в Мадриде одного промышленника из Страны басков,— рассказывал мой друг.— Этот недавно женившийся молодой человек так боялся сладострастия и был настолько зациклен на мыслях о грехе, что никогда не занимался любовью со своей женой иначе, как завернув ее в простыню с аккуратно прорезанной в соответствующем месте дыркой, служившей для оплодотворения». (Кстати, во Франции этот обычай был в ходу до начала XIX века.) Интересно, как воспринимала эту нелепую процедуру супруга промышленника? Неужели она верила, что все так и должно быть?
Половое воспитание везде далеко от совершенства, но в современной Испании страусиная наивность, с которой в обществе избегают разговоров на щекотливую тему, проявляется сильнее, чем в любой другой стране, хотя эта проблема и волнует здесь духовников, принадлежащих к более молодому поколению, а также немногих врачей и учителей.
Большинство студентов, заполнявших мою анкету, ответили, что их половое воспитание «никуда не годится». Многие юноши узнали, откуда берутся дети, от других мальчиков: кто-то в восемь-девять лет, кто-то в тринадцать-четырнадцать. Ответы на этот вопрос настолько разнообразны, что каких-либо обобщений сделать невозможно, кроме, пожалуй, одного — что весьма многие студенты в возрасте от девятнадцати до двадцати двух лет (это они добавили от себя) являются девственниками. Так же обстоят дела в Андалусии и Каталонии. Представители нового поколения меньше, чем в свое время их отцы, одержимы сексом и не так рано достигают зрелости, однако причину этого явления никто не объясняет. С другой стороны, двое-трое пятнадцатилетних юнцов признались, что имели связи со своими ровесницами-студентками; один из них довольно мило добавил: «Меня сделала мужчиной маленькая портниха, на несколько лет старше меня. Должен заметить, что она была очень славная». Двое-трое парней от восемнадцати до двадцати лет имели дело с проститутками.
Что касается девушек, то они в большинстве своем отвечали на вопросы гораздо короче, с большей оглядкой на условности, и достойных внимания исключений из этого правила нашлось немного. Знания о сексе они получали от матерей, в возрасте двенадца-ти-тринадцати лет; некоторые девушки, аналогично юношам, добавили, что эти объяснения были неполными, недостаточно понятными и не подготовили их в полной мере ко вступлению в мир и контактам с мужской половиной человечества.
Однако причиной таких слабых знаний и боязни их пополнить для многих девушек был страх нарушить «одиннадцатую» заповедь: «Не знай ничего о сексе и знать не желай».
Студентки университетов, с которыми я говорила в Каталонии и Галисии, считали, что в их невежестве и боязни коснуться избранной мной темы виновато монастырское воспитание, суть которого ничуть не изменилась с тех пор, как их матери закончили пансионы при тех же монастырях. (Мои анкеты в монастырских школах подчас заполнялись чуть ли не украдкой. Одна девушка боялась, что настоятельница рассердится, если узнает, что та заполняла анкету с вопросами о любви и сексе, и просила меня позвонить ее подругам в другой монастырь, чтобы удостовериться, что конверт с анкетами, оставленный в приемной, действительно попал по назначению, а не был конфискован. Она спросила: «Почему аббатиса была в шоке, когда мой novio прислал телеграмму, что он приедет в Сантьяго, а в конце приписал abrazos [92] ?»)
92
обнимаю (исп.)
«Большинство думающих студенток сознают, что сексуальные проблемы существуют, но мы недостаточно осведомлены о них, в Европе эти вопросы обсуждаются более открыто,— сказала студентка, учившаяся в Барселоне и в Галисии,— но мы не делаем ничего, чтобы исправить положение. Мы никогда не делаем никаких выводов». (Заметьте, насколько часто испанцы говорят о Европе словно о другой части света, где абсолютно все не так, как у них; разумеется, отчасти это соответствует действительности, но пора бы им, после стольких веков ментальной изоляции, уже начинать избавляться от этой привычки.)