Любовь и испанцы

Эптон Нина

Возлюбленная вскоре снова уехала, и донжуан, чтобы позабыть ее, окунулся в свою прежнюю жизнь, полную удовольствий. Одна из его любовниц, жена близкого друга, забеременела от него. После рождения ребенка она стала печальной и озабоченной. Дитя было для нее постоянным напоминанием о грехопадении. Донжуан тем не менее преисполнился отцовского чувства к младенцу, и в то же время романтическая меланхолия, овладевшая молодой матерью, усилила его чувство к ней. Он влюбился в нее и расстался со всеми остальными любовницами, чтобы посвятить себя матери своего ребенка. Они вместе ходили в театры и кино, проливая потоки слез над трагическими эпизодами. Их отношения перешли на духовный уровень. Однажды страшная мысль внезапно пришла в голову донжуану. «Я задал себе вопрос, а смогу ли я заниматься с ней любовью или меня ждет такая же неудача, как с моей первой возлюбленной?» Это так беспокоило его, что он решил провести эксперимент и устроил тайное свидание с любовницей в

доме друга, с пониманием отнесшегося к его страхам. Результатом, как можно было догадаться, оказался полный провал: со своей второй любимой женщиной, как и с первой, донжуан оказался несостоятельным.

В конце концов он обратился со своей проблемой к врачу. «Доктор,— молвил несчастный,— вы должны меня вылечить; вы — моя последняя надежда. Я поставил свечки и прочел молитвы всем моим любимым святым, чтобы те помогли мне добиться желаемого, но они не услышали моих молитв».

Это, пишет доктор Лафора, настоящий испанский донжуан, который вспоминает про святых и Всевышнего, только когда нуждается в них — не для того, чтобы обрести спасение в загробной жизни, как это произошло с Дон Жуаном из легенды ^{139} , а чтобы выпутаться из затруднений на этом свете. Такой донжуан не колеблясь возьмет Бога в сообщники, чтобы получить бессмертие.

В Наварре, прекрасной, но строгой провинции, где монастырей, кажется, больше, чем где бы то ни было в Испании, донжуанством, согласно моим наблюдениям, и не пахнет, и атмосфера способна порадовать души даже самых строгих пуритан. «Несомненно, здесь грешить нелегко»,— признавался молодой наваррский бизнесмен, который и сам вел себя образцово. Немного погодя он добавил: «Люди обо всем узнают. И идут разговоры». Наиболее эффективное из средств для укрепления нравственности — мысль о том, «что скажут соседи»,— в Наварре действует даже сильнее, чем в любой другой части Испании. Нравственная и духовная атмосфера маленькой столицы Наварры, Памплоны, едва ли изменилась с тех пор, как Унамуно в своем Ruta del Aventurero [107] едко заметил: «Я обнаружил, что клерикальным алкалоидом был отравлен весь город, все общество Памплоны, сверху донизу, от первого аристократа и до последнего нищего. Из всех углов сочился этот яд, и едва ли нашлась бы в Памплоне хоть одна семья, в которой не было бы залежей этой пропитывающей все и вся субстанции. Одной ее капли, попавшей в глаз, достаточно, чтобы зараза проникла в вашу кровь и осталась в ней навсегда. Чтобы растворить клеритоксин и клеригалловую [108] кислоту, которые Памплона вырабатывает в огромных количествах, не хватило бы всей воды в реке Арга».

107

«Путь авантюриста»

108

от испанского clerigalla — попы, духовенство (презрит.)

Место наваррской женщины — дом, к которому та привязана прочными узами. Она ведет хозяйство, рожает детей и не дает воли чувствам. Как писал Мануэль Ирибаррен: «Хотя сейчас она в молодости учится в университете, получает дипломы и занимает в частных и государственных предприятиях ответственные должности, настоящая ее цель и задача — быть королевой в своей семье. Именно выходя замуж, она реализует себя как личность ^{140} ».

Еще живы в памяти те времена, когда закон в лице местного fuero [109] позволял девушке отказывать двум женихам, которых выбирали для нее родители, однако в случае представления третьего претендента на ее руку и сердце, та была обязана подчиниться. Когда родители невесты и жениха решали между собой вопрос о браке, молодые люди встречались на ярмарке или празднике. Во время такой первой встречи, именовавшейся vistas [110] , будущим молодоженам позволялось увидеть друг друга, но не говорить, и то обстоятельство, что девушку почти всегда сопровождала сестра или кузина, часто приводило к недоразумениям ^{141} . «Живительно,— замечает Мануэль Ирибаррен,— как эти браки, при устройстве которых собственная воля брачующихся едва ли вообще принималась во внимание, могли давать столь превосходные результаты». Несомненно, он согласился бы с мнением доктора Джонсон ^{142} , считавшей, что «если бы все браки заключались по распоряжению лорд-канцлера,

исходя из соображений материальной обеспеченности и сходства характеров, а мнения самих женихов и невест вообще не спрашивали, то большинство семейных пар жили бы, в общем, так же, а зачастую и более счастливо, как они живут сейчас».

109

суд (исп.)

110

взгляды (исп.)

В наше время большинство девушек в Наварре, должно быть, поступают так, как поется в народной песне: «Выходи замуж за того, кто тебе по душе; не слушай ничьих советов, ведь если ты попадешь в ад, родители тебя оттуда не вытащат». Впрочем, вряд ли это на самом деле возможно. В устройстве брака принимают участие все — родители, родственники, священники, друзья, действуя из лучших побуждений. Как и везде, приходский священник играет роль брачного агента для пар, которые сам же потом венчает. «По причине того, что женщине с самого рождения дают в основном религиозное образование,— пишет сеньор Ирибаррен,— она становится похожей на героиню Священного Писания. Ни воспитание, ни темперамент не делают ее ревнивой. Она редко изменяет мужу. Она становится незаменимой дома и в церкви».

Добавлю, что она не может даже купаться с мужем в бассейне фешенебельного теннисного клуба в Памплоне. Для мужчин и женщин там устроено два отдельных бассейна, каждый обнесен непроницаемой живой изгородью. Мужчина из риеЫo [111] признался, что это была разумная предосторожность, поскольку «мы, испанцы, всегда готовы согрешить против десятой заповеди Господней ^{143} . Нам нравятся наши жены, но большинство из нас еще больше жаждет обладать соседской женой!»

111

деревня, село (исп.)

Женщины, живущие в долинах у подножия Пиренеев, наделены более стойкими характерами, чем горожанки, и свои права отстаивают более решительно. Однако причины, побуждающие их к совместным выступлениям, похоже, не стоят затраченных усилий. Взять, к примеру, документально зафиксированную во всех подробностях затянувшуюся битву, которую вели жительницы долины Ронсаль со своими мужчинами. Поводом для нее послужил наболевший вопрос о том, что женщинам следует надевать — традиционные головные уборы, какие издавна носили в долине, или мантильи? В архиве деревни Устаррос, вместе с другими протоколами заседаний совета долины, хранятся документы, рассказывающие о том, как в этом споре мужчины постепенно сдавали свои позиции.

Началось все с того, что совет долины принял постановление, согласно которому жителям Ронсаля дозволялось появляться в церкви или на празднике только в традиционных нарядах, то есть мужчины должны были надевать плащи и жесткие воротники-жернова, а женщинам надлежало быть в передниках и головных уборах, какие носили их бабушки. Кроме того, «старым девам, которые по слабости человеческой природы согрешили против седьмой заповеди», было предписано накидывать на голову белое льняное покрывало, чтобы их можно было отличить от девушек и замужних дам. Это делалось с намерением устыдить падших и предостеречь остальных, но, возможно, в результате у согрешивших просто-напросто стало больше «приятелей».

Жительниц долины, которые предпочитали ходить в церковь не в бабушкиных уборах, а в модных мантильях, решение совета привело в ярость! За появление в мантилье был введен штраф в восемь реалов, но модницам на это оказалось начхать. Женщины под благовидными предлогами — такими как состояние здоровья (вечная женская тайна) — нарушали запрет. Когда их стали штрафовать, они обратились в Королевский совет Памплоны. Это был хитрый ход, так как женщины знали, что их мужья не любят, когда дела долины обсуждаются в столице.

Членов совета встревожила сложившаяся ситуация, и они пошли на уступки, приняв постановление, где подчеркивалось, что «означенные запреты, касающиеся одежды, следует проводить в жизнь в соответствии с полномочиями мэров долины, которым надлежит принимать во внимание здоровье женщин». Но они выбили оружие из рук мятежниц, решив, что «всякому, кто намерен подать прошение в Королевский совет Памплоны, надлежит прежде представить это прошение в совет долины».

На этом дело не кончилось. Женщины, желавшие непременно настоять на своем, по праздникам стали отказываться от посещения торжественной мессы и вечерни, чтобы не быть вынужденными надевать традиционные toc.ados* на свои упрямые головки. В одной только деревне Ронсаль была выявлена двадцать одна мятежница. Восемнадцать из них оштрафовали и убедили впредь быть послушнее, но три настойчивых сеньоры, Хуана Буругони, Лусия Рекари и Августина Эдерра, отказались платить штраф и были брошены в тюрьму.