Любовь и измена
Шрифт:
Но он отказывался спешить. Ему хотелось сделать так, чтобы она навсегда запомнила свой первый раз, хоть частично расплатиться с ней за этот потрясающий дар девственности.
Осторожно сдвинув сорочку с покатых плеч, Алекс принялся покрывать их поцелуями. Она дышала все глубже и стонала все чаще. А когда он начал ласкать языком твердые, как камешки, соски, выкрикнула что-то неразборчивое и выгнулась дугой.
— Не спеши, любимая, не спеши, дай мне насладиться тобой сполна. О, как же ты хороша, Лола, даже не представляешь,
Если бы она уже не лежала, то наверняка упала бы. Ибо столь волнующими были его слова, полные искреннего восхищения, что у нее закружилась голова.
— О, Лехандро, если бы ты знал, как долго я ждала этой минуты, — шепнула Долорес в ответ и вдруг негромко засмеялась. — Подумать только, а ведь я собиралась соблазнять тебя! Какая самонадеянность!
— Ты и соблазняешь. Уже соблазнила…
Это были его последние внятные слова. Последовавшие ласки лишили обоих дара речи — остались только сладострастные вздохи, стоны, вскрики…
Он взял ее с такой нежностью, что она даже не почувствовала боли.
— О-о-о… — Их стоны слились вместе и вознеслись к потолку в торжествующем гимне любви.
После они долго лежали, не размыкая тесных объятий и часто-часто дыша. Наконец Долорес произнесла:
— Спасибо тебе, милый. Ты… ты удивительный…
Алекс теснее прижался к ней, взволнованный и тронутый ее словами, глубоко вдохнул ее запах и с удивлением обнаружил, что готов ко второму раунду.
— Ого, — радостно засмеялась Долорес, ощутив его снова напрягшуюся плоть. — А я-то наивно полагала, что мужчина восстанавливается после секса несколько часов.
— Думаю, все зависит от того, какая с ним женщина, — шепнул Алекс, дразня губами и языком ягоды сосков. — Ты в состоянии даже мертвого поднять…
И снова последовали поцелуи, сладострастные вздохи и стоны, вскрики и тяжелое дыхание…
Когда они насытились и чуть-чуть отдохнули, то, к величайшему своему удивлению, обнаружили, что солнце уже почти село.
Приподнявшись на локте, Алекс посмотрел Долорес в глаза и признался:
— Ты довела меня до полного изнеможения, плутовка. Если я сейчас не поем, то не смогу больше ничего.
Она радостно расхохоталась в ответ. Ей в жизни еще не доводилось слышать более приятных слов.
— Я бы, пожалуй, не отказалась от холодного шампанского и фруктов.
— Хочешь, спустимся вниз, найдем ресторан на открытом воздухе? — предложил Алекс.
— А ты? Ты хочешь?
— Если честно, то не уверен, смогу ли не то что дойти куда-то, а даже одеться, — признался он. — Давай сейчас закажем ужин в номер, а потом посмотрим. Я мечтаю потанцевать с тобой, что-нибудь пламенное и страстное — вальс, танго, даже фламенко… — Долорес захлопала в ладоши от удовольствия. — А затем, — продолжил Алекс, многозначительно глядя на нее, —
— Снова? Правда?
— О да, я никак не могу насытиться тобой, — с глубочайшей искренностью признался он.
Долорес вдруг помрачнела, поднялась и направилась в ванную. Остановилась в дверях и бросила:
— Прекрати! В понедельник утром ты уже забудешь об этом…
Алекс вскочил, словно подкинутый пружиной, одним прыжком покрыл разделявшее их расстояние, схватил ее за руку и заставил повернуться к нему.
— Заблуждаешься, Лола, глубоко заблуждаешься. Думаю, это может быть надолго, очень и очень надолго.
Она вскинула голову и упрямо заявила:
— Лехандро, выслушай меня и постарайся запомнить: то, что происходит здесь и сейчас, распространяется только на здесь и сейчас. Я решительно не желаю думать о том, что будет завтра, не то что через неделю.
Алекс не стал спорить. Что толку тратить время и силы на пустое сотрясение воздуха? За много лет он научился тому, что главное не слова, а дела. Поэтому он отпустил ее и спокойно спросил:
— Ты уверена, что не хочешь ничего, кроме фруктов?
Долорес вдруг расслабилась и успокоилась, убедившись, что напряженный момент миновал хотя бы временно. И в этот момент ее желудок издал возмущенный звук.
Алекс засмеялся.
— Приказ понял.
Она шутливо замахнулась сорочкой, влетела в ванную и закрыла дверь. А он подошел к телефону и заказал ужин, которым можно было бы досыта накормить полдюжины пехотинцев после дневного марш-броска по полной выкладке.
Спустя полтора часа они все еще сидели за столом, допивая шампанское и небрежно перекидываясь фразами.
Долорес положила в рот кусочек истекающей соком дыни, лениво пожевала, сказала:
— Все было просто изумительно. В жизни не ела подобной вкуснятины. И если бы не наелась до отвала, то могла бы начать заново. — И облизнула губы.
Алекс, не отрываясь, следил за изящным движением ее языка, наслаждался блеском ее жемчужных зубов, яркостью губ. Господи, как же я люблю ее! — думал он. Ее и только ее. И всегда любил!
Он заподозрил это еще в тот момент, когда она упала в обморок при первой встрече с ним тогда, на пороге своего дома, но окончательно убедился только сейчас.
Да, верно, поэтому-то его и не искушали другие женщины. Поэтому он и думал о женитьбе на длинноногой секретарше — как ее, между прочим, зовут? А черт, теперь и не вспомнить! — как о какой-то необходимости, воспринимая ее не как женщину, не как возлюбленную, а как машину для производства его наследников. О да, все эти годы им правило бессознательное, вернее, подавленное чувство к Долорес, мешая не то что полюбить другую, а даже просто наслаждаться сексом…
— Что такое? У меня подбородок грязный? — кокетливо поинтересовалась она.