Любовь и ненависть – Фавн
Шрифт:
– Давай, девочка, потужься ещё, моя радость. Мы всё прекрасно сделаем сами.
– Мне больно, я не могу, – начала тихо стонать Мария, обливаясь потом.
– Можешь, моя радость, тужься, моя лапонька, изо всех сил. Старайся толкать его из себя. Толкай, толкай, моя Машенька.
Мария стала делать, как ей говорил Акиндин. Она следовала всем его указаниям. Он стоял и смотрел между ног Марии и следил, как постепенно выходил из тела ребенок. Тело Марии раздалось, и Мария расширилась для того, чтобы подарить Акиндину желанного сына. Это был их первый ребенок. Она тужилась
– Хорошая девочка, радость моя, ты родила прекрасного мальчика. Ты самая лучшая, Машенька. Ты такая храбрая, моя девочка, ни разу не закричала. Вытолкни послед, моя радость. Потужься еще раз моя, хорошая. Я сейчас приму его.
– Счастье мое, как ты прекрасно родила! Мы великолепно справились, моя Машенька, и ты просто умница, – и Акиндин поцеловал Марию, которая был потрясена, что так легко родила и стала матерью.
Скоро вышел послед, и Акиндин положил его на салфетку и наблюдал, как кровь перетекает в тельце малыша. Затем стал вытирать Марию между ног от крови. Мария с любовью посмотрела на сына и осторожно погладила его. Акиндин наблюдал, как кровь из пуповины перетекает в тело ребенка, и только после этого перерезал ее.
Затем он вызвал врача, и Марию с ребенком увезли в больницу в райцентр для наблюдения. Он объяснил, что по его законам он сам должен был принять ребенка.
Врач выразил возмущение и начал кричать, что ребенок мог умереть или его мать. Акиндин сказал, что не допустил бы этого, так как владеет врачеванием. Все чернокнижники в секте получили медицинское образование. Акиндин выучился на фельдшера, но так и не стал работать по специальности.
В больнице отметили, что роды прошли идеально, и пронаблюдали за Марией и ее сыном еще четыре дня. Мальчик родился здоровеньким и очень крепким, что очень обрадовало Акиндина.
– Только такая девочка смогла так хорошо справиться, – радостно проговорил Акиндин, встречая Марию с сыном из роддома.
Теперь Акиндин снова принимал роды сам, и все прошло благополучно, как в прошлый раз.
– Ты создана для того, чтобы рожать, ты опять не кричала, а была умничкой, – прошептал Акиндин в ухо Марии и поцеловал ее в губы.
– Спасибо, ты такой внимательный, – впервые в жизни Мария выразила благодарность.
– Я никому не позволю принимать у тебя роды, лапонька, все сделаю сам, – проговорил Акиндин.
– Я полностью на тебя полагаюсь, – одобрила его Мария с улыбкой.
– Наконец-то ты признала меня своим хозяином, моя красавица, и ты поняла, что мне нельзя противиться.
– Да, я все буду делать, так как ты хочешь,
– Ты позволишь мне и дальше любить тебя, моя девочка?
– Да, Акиндин, я только твоя.
– Повтори, моя девочка, что-только ты сказала, – возбужденно проговорил Акиндин, чувствуя опять вожделение в Марии.
– Я только твоя, Акиндин, и люблю тебя как никого другого, – ласково сказал Мария.
– Ты услышал меня, мой Бог! Лапонька, как
– Да, Акиндин.
– Я хочу, чтобы ты любила меня.
– Да, Акиндин, с радостью, – снова повторила Мария. Она был счастлива, так как в 25 лет был матерью уже двух детей. Акиндин настоял, чтобы Мария ушла с фермы, так как ей было невыносимо находиться с матерью.
Акиндин ходил гордый, что он уже отец троих детей и обладатель самого роскошного тела, но виду не подавал. Он не хотел слухов. Ванька не мог слышать детский плач и все время находился в сарае или в мастерской в колхозе. Он был мрачным и стал какой-то нелюдимый, часто убегал в лес, где собирал ведрами грибы.
Ванька иногда плохо говорил, шепелявил и иногда картавил. Вот почему он мало говорил или вообще молчал. Все обнаружили, что Ванька Званцов стал на себя не похож.
– Маш, а чего с Ваней-то? – спросила как-то Галина Захарова, стоя у прилавка в магазине. Он стояла позади Марии и все думала, как задать вопрос своей соседке.
– А что с ним такое, Галина?
– Он какой-то странный у вас. Зарос и постоянно болтается в лесу.
– Ну и что? Он всегда был такой, я привыкла, – равнодушно ответила Мария, пожав плечами.
– Нет, просто страшно на него смотреть, – горько произнесла Галина.
– Да, Галка права, – сказала продавщица Клавдия, взвешивая сахар на весах. – Ты бы лучше приглядывала за Ваней, а то вон как расцвел Кеша. Так его называли в деревне. «Акиндин» было сложное имя, поэтому все его называли Кешей.
– У Вани сложный характер, и ему трудно, что-то сказать. Он все равно настоит на своем, – начала оправдываться Мария.
– Да, Мария, что-то у вас не так в семье, – покачала головой Клавдия, протягивая Марии мешок с сахаром.
– У меня и так дел невпроворот, Олежка завтра в школу пойдет. Нужно приготовить ему праздник. Форму уже купили, ранец тоже, да еще Настеньку надо поднять.
– Дети у тебя-то хорошие, но в деревне слухи ходят про тебя и Кешу, – заметила Клавдия.
– Ну и что? Мне наплевать, что о нас говорят. Я думаю, это все от безделья, – зло ответила Мария, выходя из магазина.
– Зуб даю, что это дети Акиндина, – прошипела Клавдия, кинув в сторону уходящей Марии.
– Да все может быть. Жалко Машку. Ей еще с детства не повезло. Попасть в такую семью… Да еще жить с Акиндином под одной крышей.
– Да, Галка, с такой-то матерью… Она что, не могла подобрать кого-нибудь получше? Отдала девчонку в эту порочную семейку. Как она могла так безбожно поступить, а попробуй скажи, так Аграфена всех изматерит своим злым языком, – стала комментировать Клавдия, которая часто приглашала к себе Машку на чай.
Это была женщина сорока лет, и она была добросердечной женщиной, которая спасла свою дочь Веру от домогательств Акиндина Званцова, пригрозив ему милицией. Больше Акиндин не подходил к Верочке, а все свое внимание сосредоточил на Марии Хлебниковой, и вот подвернулся случай, когда Аграфена пришла сватать дочь за Ивана Званцова. Он получил, что хотел, и теперь был счастлив.