Любовь и педагогика
Шрифт:
– Да как ты не понимаешь, что об этом не спрашивают!
– Еще как спрашивают! Ну, я ж тебе обещал пойти к этому дону Мартину! Скажи: ты меня любишь?
– Ну, хорошо, хорошо…
«"Ну, хорошо, хорошо…" Всего-навсего «хорошо», а перед ним еще «ну». Это все Федерико, не иначе Федерико».
Как только Аполодоро уходит, Кларита, не мудрствуя лукаво, принимается сочинять ответ Федерико. При этом она рассуждает так: «Этот молодой человек недурен и ставит' вопрос прямо, он хочет, чтобы я порвала с Аполодоро и взяла в женихи его. Бедняжка Аполодоро! Он такой добрый, такой несчастный! И
А бедный Аполодоро хочет стать чем-то, он хочет этого из-за нее и ради нее, потому-то он и трудится так усердно над своим романчиком. Проведя несколько часов в мучительных раздумьях, встает из-за стола в отчаянии: «Никогда из меня ничего не получится!» В коридоре видит безмолвно вздыхающую тень матери, которая проходит мимо, а в глазах ее – безучастие хронической летаргии.
«Сегодня вечером я пойду к ней и спровоцирую сцепу, на которой я застрял… Нет никакого сомнения в том, что невеста, кроме всего прочего, – великолепный объект для литературного эксперимента. Менагути прав, большая любовь подвигает на великие поэтические дела; банальная любовь ведет к производству детей, героическая любовь – к созданию поэм, картин, симфоний. Итак – сегодня вечером».
Наступает вечер, и в парадной дома Клариты Аполодоро ощущает прилив смелости: впереди у него высокая художественная цель, а сзади его подталкивает тень Федерико. Кровь ударяет ему в голову, стучит в висках, и он с ходу хватает Клариту в объятия; та не сопротивляется. «Она покорилась мне, я победитель, герой, мужчина!»
– Ты меня любишь?
– Сам знаешь, но пусти… пусти…
А он прижимает ее к груди и срывающимся голосом продолжает:
– «Сам знаешь» – не ответ. Скажи, любишь меня?
Она роняет «да».
– «Да» – и больше ничего?
– Ну, а что же ты хочешь, чтоб я тебе сказала? Только пусти меня, пусти…
Аполодоро смотрит ей в глаза, но она закрывает их, чтоб не выдали секрета. Он целует ее, она дрожит, он прижимает губы к ее глазу, и тут она испуганно восклицает:
– Папа идет!
Они отскакивают друг от друга.
Бедняжка, бедняжка! Как он меня любит! Неужели он действительно поверил, что идет отец?!
Меж тем Аполодоро думает: «Опыт не получился, но дал результата; это все не то, что мне нужно, придется повторить».
Когда дон Эпифанио на самом деле появляется, он зовет дочь на два слова, та выходит, едва переводя дух, и отец говорит ей:
– Послушай, дочь моя, в общем, это твое дело, только знай,
– Но, понимаешь…
– Ты сама понимаешь, что тебе надо решать. Иначе пойдут разговоры…
Огорошив дочь такой речью, дон Эпифанио уходит.
Девушка заливается слезами, ей очень стыдно. Неужели она действительно вертушка, кокетка? Тут входит мать и успокаивает рыдающую Клариту.
– Ну-ну, дурочка, хватит реветь, не стоит. Давай-ка лучше решай! У всех у нас были такие минуты. Из-за твоего отца я отказала студенту горного института, и ничего не случилось ни со мной, ни с ним. Этот сын дона Авито…
– Но, мама…
– Да-да, я все понимаю, это все естественно. Только ты вникни в суть дела…
– Но ведь я…
– Да ну, пустяки! Вовсе ты его не любишь, ты ошибаешься. Любовь… любовь… все мы, конечно, любим своих ближних. А он ведь тоже твой ближний, его тоже надо любить; но вот что касается любви, так ты знай, что настоящая-то любовь приходит, когда не год и не два поживешь замужем, когда ты ее уже и ждать перестанешь.
Кларита плачет, закрыв лицо руками, плачет от стыда, а пожалуй, и сама не знает отчего. Наконец открывает лицо и говорит: «Хорошо!» И решает назначить первое свидание Федерико в тот же день.
Вечером того же дня к дону Эпифанио заходит дон Авито. Он вручает хозяину плату за последний месяц.
– И уведомляю вас, дон Эпифанио, что мой сын не сможет больше брать у вас уроки.
– Хорошо.
– К вашим урокам у меня претензий нет.
– Рад это слышать.
– Совсем никаких претензий к вашей методике преподавания, но, видите ли, любезный дон Эпифанио, у меня свои планы относительно моего сына.
– Разумеется!
– И вы, конечно, понимаете, раз уж у меня свои планы…
– Понятно.
– Может быть, у вас…
– О нет, у меня-то какие могут быть планы?
– Ну, насчет вашей дочери…
– Она сама решает.
– Но ведь…
– Это их дело.
– Однако в мои планы…
– Да какие там планы! Как ни крути, все дороги ведут в Рим…
«Да он придурковат», – заключает дон Авито и встает:
– Что ж, хорошо, я знаю, что мне делать…
– Очень рад, сеньор Карраскаль, очень рад.
– Всего наилучшего.
– Ваш покорный слуга.
Идя по улице, дон Авито размышляет: «Нет у меня характера… Одни теории, ничего более… Ничего у меня не получается… Марина… Марина… Ох уж эта Марина… Проклятая наследственность!» И, сам не зная как, дон Авито, словно притягиваемый бездной, оказывается у дома дона Фульхенсио.
– Да не мешайте вы ему ради бога, друг мой Карраскаль, дайте ему испытать, что такое любовь. Поскольку любовь подобна зерну и не дает научных плодов, пока она жива, дождитесь ее смерти. Не пережив разочарований, нельзя познать мир; вашему сыну нужна смерть жизни, он имеет право на смерть жизни. Какой у него аппетит?