Любовь и пепел

Маклейн Пола

— Я здесь, — сказала я, но поняла, что он не может этого разглядеть. Не может увидеть меня. Меня заслоняло разочарование от того, какую боль мы причинили друг другу, и наши споры, которыми мы терзали друг друга месяцами. Вокруг оказалось так много обломков, и если и существовал способ выбраться из-под них, я его не видела. Мне нечего было сказать ни в порыве гнева, ни в порыве любви.

Крепко зажмурившись, я быстро развернулась и, не попрощавшись, поспешила в холл. Полутемный коридор был полон медсестер и мужчин в форме. В палатах лежало много раненых, пахло эфиром, камфарой и смертью. Я успокоилась, замедлила шаг и попыталась отдышаться, но все вокруг мне казалось нереальным: ни я в коридоре, ни сцена позади меня, ни то, что ждет

впереди.

Не знаю, как мне удалось добраться до «Дорчестера». Дороги я не запомнила, но я помню, что, когда зашла в отель, мне захотелось уснуть навсегда.

— О, миссис Хемингуэй! — воскликнул клерк, глядя на мой паспорт. — Добро пожаловать к нам снова. Номер вашего мужа на втором этаже. Дать вам соседний?

Я так устала к тому моменту, что у меня подкашивались ноги. Вот до чего докатилась наша жизнь. Теперь мы были так же далеко от зарождения отношений в отеле «Флорида», как надежда была далека от отчаяния, а любовь — от ненависти. Я вцепилась в стол перед собой, сосредоточившись на руках, чтобы не упасть.

— Нет, пожалуйста, — сказала я, не заботясь о том, что на глаза навернулись слезы или что все было понятно по моему лицу. — Поселите меня на самый верхний этаж, ладно? Как можно дальше.

Глава 73

Эрнест всегда говорил, что всему свое время: время любить и быть любимым, трудиться и отдыхать телом и духом, мечтать и сомневаться, бояться и летать. Какое же время наступило теперь? Время крушений? Полного поражения? В течение семи лет Эрнест был не столько в моем сердце и разуме, сколько в моей крови. А теперь мне предстояло научиться жить без него. Как? Где можно научиться тому, чтобы после подобной ампутации не просто суметь выжить, но и остаться тем же человеком?

В течение нескольких лет союзники готовились к вторжению во Францию. Операция «Оверлорд». «День Д». Более двух с половиной миллионов человек ожидали развертывания войск в Великобритании для внезапного нападения через Ла-Манш. Многие сотни журналистов и фотографов тоже были наготове — все стремились оказаться в авангарде. Я слышала, что Эрнест собирается отплыть на «Доротее Л. Дикс», но на кораблях и десантно-штурмовых катерах было не так уж много мест, и совершенно точно не было места для журналистки без официальных документов вроде меня. Поэтому я осталась в Лондоне с такими же несчастными корреспондентами, ожидающими новостей о начале высадки.

Мы так долго ждали этого момента, что, кажется, боялись выдохнуть и пошевелиться в предвкушении начала операции. Нас проинструктировали, поэтому нам заранее было известно, когда это должно произойти, вплоть до секунды. Мы смотрели на часы и понимали, что, когда это начнется, ничто уже не будет прежним, а репортеры, романисты и историки будут рассказывать об этом моменте следующие сто или двести лет. И все это произойдет на наших глазах.

Мы ожидали чего-то вроде взрыва, словно должен был с грохотом разорваться огромный мировой шов. Но пока вокруг стояла странная тишина. Я не знала, чем себя занять, и бродила по Лондону, глотая холодный утренний воздух. День был сырой и пасмурный, так что густой туман пробирался в легкие и суставы. Над головой с ревом неслись к Нормандии гигантские черные английские «Ланкастеры» — мои мальчики-бомбисты. Я чувствовала напряжение и беспомощность оттого, что застряла здесь, в то время как мир стремительно менялся. И я знала, что должна хотя бы попытаться попасть туда. Если получится найти способ добраться до поля боя, я смогу собрать материал, необходимый для статьи, которую я планировала месяцами. Я убеждала себя, что если она будет удачной, «Колльерс» опубликует ее. И даже если они этого не сделают, это было лучше, чем просто сдаться. В конце концов, что мне еще оставалось делать?

Я направилась на вокзал и села на поезд до Дувра, надеясь найти хоть что-нибудь, что позволит мне добраться

до Франции. В доках было темно, и я чувствовала себя воровкой. Наверное, так и было. Как раз когда я присматривала подходящий корабль, ко мне подошел военный полицейский и попросил показать документы. Я помахала свом бейджем от «Колльерс», надеясь, что так сложнее заметить, что тот просрочен, и указала на ближайшее судно — корабль-госпиталь, с ярко-белым корпусом и огромными кроваво-красными крестами.

— Я собираюсь взять для моего журнала интервью у медсестер. — Ложь легко слетела с губ, стоило мне только открыть рот.

— Ладно, — сказал он, даже не моргнув, и махнул рукой.

Я не могла поверить, что все оказалось так просто, и едва не рассмеялась, но сдержалась и поспешила на борт. Было почти десять часов, вокруг стояла тишина. Тем не менее я знала, что если меня поймают, то могут выгнать или даже арестовать, поэтому я нашла туалет с замком на двери и спряталась там. Никогда в жизни я не делала ничего настолько дерзкого. Я не думала о том, что будет дальше или что я буду делать, если меня поймают, — просто забилась в угол, села на пол, скрестив ноги, и достала из сумки фляжку с виски. Слава богу, он у меня был! Через некоторое время, когда корабль снялся с якоря, я услышала, как заработали двигатели, и ощутила движение. Внезапно мне стало очень страшно. В гулкой тишине и темноте я выпила столько, сколько во мне уместилось, размышляя о будущем. Поймают ли меня? Отошлют ли назад? Станет ли корабль мишенью, и разнесет ли всех нас на куски? Увижу ли я Эрнеста снова? Вернусь ли когда-нибудь в свою «Финку»? Смогу ли написать мальчикам и все объяснить? А может, лучше увидеться с ними? Или от меня ждут, что я просто должна двигаться вперед, не оглядываясь на прошлое, как будто не было этих лет и всей этой любви?

В ту ночь я спала на полу, подложив под голову руку вместо подушки. Мне повезло, что меня никто не нашел. На рассвете, хоть я и чувствовала себя отвратительно, мне удалось собрать остатки храбрости, чтобы выйти из своей маленькой тюрьмы. На палубе мной никто не заинтересовался — слишком многое вокруг происходило. Мы прошли весь путь по заминированному каналу и теперь оказались под высокими желто-зелеными утесами Нормандии, окруженные таким количеством кораблей, какого я никогда не видела в жизни и даже не догадывалась, что такое возможно. Армаду составляли тысячи и тысячи огромных эсминцев, транспортных судов и линкоров. Маленькие тупоносые лодки, железобетонные баржи и транспортные амфибии «Утенок» доставляли войска на пляжи, где царил настоящий хаос. Как только люди добирались до места высадки, у них оставалось примерно двести ярдов земли, чтобы выжить, а дальше — скалы. Небо над головой напоминало плотную и вздымающуюся серую завесу, на которую были нанизаны тысячи самолетов.

Мир не видел еще ничего подобного и вряд ли увидит когда-нибудь вновь.

Оказалось, что корабль, на котором я плыла, был первым кораблем-госпиталем, которому удалось добраться сюда. Раненые начали прибывать почти сразу же, и я поняла, что на самом деле не имеет значения, как я попала сюда: моя пара рук могла пригодиться. Я помогала с носилками и подавала бинты, прикуривала сигареты, заправляла кровати, наливала кофе, передавала сообщения от одного человека другому. Все эти люди казались мне невероятными. Но я не могла позволить себе стоять и любоваться ими, слишком много было дел.

Поздно вечером, когда на руках и ногах у меня уже были волдыри, я погрузилась на баржу «скорой помощи» с горсткой врачей и медиков. Мы пробирались сквозь плавающие мины, освещенные стробоскопами, и через какое-то время оказались в районе Омаха-Бич, где царили ужас и хаос. Вокруг плавали оторванные конечности и раздутые тела утопленников. Артиллерийский огонь разрывал воздух со всех сторон. Самолеты ревели над нами так близко, что мой череп вибрировал, и не было даже времени, чтобы задуматься, чьи эти самолеты.