Любовь и прочие неприятности
Шрифт:
Она не взглянула на него и не ответила, а взяла маркер и твердой рукой написала:
«Библиотека закрыта на инвентаризацию. Откроется завтра в 9.00».
Она откровенно его игнорировала.
– Ну хватит, Сисси. Скажи что-нибудь. – Бун сменил тон, поскольку был все-таки хорошим мэром, а не диктатором.
Сисси оторвала кусок скотча и прилепила к левому верхнему углу листка, затем такой же – к правому.
– Я хочу работать здесь, – проговорила она, четко разделяя слова, сделав акцент на последнем. – Не
Прежде она никогда не говорила так уверенно: Бун помнил со школьных лет, что Сисси всегда старалась держаться в тени, – и эта новая, взрослая Сисси его невероятно притягивала. Раньше он ее вообще не замечал. Она не зависала в баре «Лог кэбин», не видел он ее и на стадионе Кэмпбелла на футбольных матчах. Может, несколько раз они и пересекались в магазине или аптеке, но она не смотрела в его сторону, как и он в ее. Не обращать на нее внимания было проще простого: ведь Бун всегда был самым популярным парнем в городе, а она – незаметной застенчивой девочкой.
Вероятно, все-таки следовало ее замечать, хотя бы здороваться. Возможно, тогда ее губы сейчас не дрожали бы так – от гнева или страха, Бун не знал. Какая-то безумная его частица подсказывала, что было бы здорово стереть эту дрожь поцелуем, а заодно и привить Сисси толику здравого смысла.
– Кетл-Ноб должен развиваться, если мы хотим сохранить его статус города, – сказал Бун. – Я тоже люблю и уважаю традиции, но мы не можем стоять на месте.
– Но архивы города останутся здесь. – Ее голос вновь слегка дрогнул, вероятно, из-за гнева, решительности и чрезмерного упрямства.
«И неприязни».
Что ж, всего через мгновение она и вовсе возненавидит его.
– Джанель сказала правду, – признал Бун. – Архивы Кетл-Ноба тоже будут перевезены.
Взгляд Сисси загорелся гневом.
– Знаете, Роджерсам подобное и в кошмарном сне не снилось, когда они передавали свои работы городу. Они доверяли…
– И их доверие никто не предает, – прервал ее Бун, с трудом сдерживая раздражение. – Все документы будут храниться надлежащим образом, только поступят в распоряжение округа.
– В тату-салоне! – возмущенно воскликнула Сисси.
Бун не слышал столь неодобрительного тона с тех пор, как ему было одиннадцать, – тогда мать отругала его за то, что он стащил со стола ежевичный пирог, чтобы съесть его вместе с друзьями в домике на дереве.
Разумеется, помещение бывшего тату-салона не идет ни в какое сравнение с этим старинным зданием, и Буна данные перемены тоже не устраивали.
– Я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы на новом месте вам было максимально комфортно. Никто не будет вам указывать. У вас будет собственное рабочее место, неприкосновенное личное пространство. Вы сможете гордиться новым помещением. И вам не о чем будет беспокоиться.
В этот момент он пожалел, что не знает Сисси настолько хорошо, чтобы позволить себе взять ее за плечи.
Сисси медленно прошла мимо него по направлению к двери, будто услышав чей-то зов. И было в ее походке нечто яростное, пугающее. Бун вдруг
Сисси неспешно приклеила объявление на дверь и вернулась, и все это молча, с пылающими щеками. Внезапно Бун понял ее замешательство: вероятно, у нее просто проблемы с деньгами, – и спросил:
– Ты переживаешь, что тебе не будет хватать на бензин? Думаю, удастся повысить тебе жалованье, чтобы компенсировать лишние расходы.
– Дело совсем не в этом. – В голосе Сисси звучала боль. – Да и как это возможно, если управление урезает финансирование?
Никак, конечно. Бун платил бы ей из собственного кармана – разумеется, втайне, – и пусть считает его глупым. К подобным оценкам он привык еще со студенческих лет.
– До свидания, мистер мэр. Выход найдете сами.
Она снова прошла мимо, и Бун успел заметить, что у нее даже уши покраснели от гнева. Сисси стремительно миновала стойку библиотекаря и комнатную пальму за ней и скрылась в соседнем помещении, чтобы, вероятно, взглянуть, как там посетители, расположившиеся в детском отделе.
Рабочий стол опустел, но дух Сисси все еще витал над ним, словно подтверждая, что это место принадлежит только ей.
Она его терпеть не может, и чувство это взаимно – по крайней мере, так оценил ситуацию Бун, покидая библиотеку. Сисси – «синий чулок», ханжа и сноб, да и о футболе вряд ли знает хоть что-нибудь, как и о ловле форели или гонках.
Но что бы он там себе ни говорил, яркие и живые глаза Сисси так и стояли перед его взором, когда он сел за руль своего внедорожника, чтобы отправиться на тренировку. И на поле Бун срывался на крик почему-то гораздо чаще, чем обычно.
– С вами что-то не так, тренер, – заметил во время длинного перерыва один из парней – капитан команды.
– Я в курсе, – раздраженно бросил Бун. – Продолжай тренировку.
Бун окинул суровым взглядом команду: разумеется, им это не понравилось. Раньше он никогда не позволял себе срывать на них гнев, какими бы ни были причины.
Перед его мысленным взором то и дело представал тот злосчастный ежевичный пирог, слоеный, вкусный, аж сок сочился из дырочек, оставленных маминой серебряной вилкой. Он вспоминал, как тащил его и как один корж отслоился и упал на пол – его тут же подобрала собака, – и, конечно же, снова и снова воскрешал в памяти неодобрительный взгляд матери, стоявшей в дверном проеме. «Ричард никогда не украл бы пирог», – сказала она тогда.
Естественно. Ричард вообще был сухарь и особенно нетерпимо относился к футбольным фанатам.
Бун подозвал двоих игроков и предложил:
– Закажем пиццу после тренировки, идет? На всю команду. Я плачу. Но передайте всем, что сначала им придется хорошенько попотеть.
Капитан улыбнулся:
– Идея заманчивая.
– И я не желаю слышать здесь крепкие словечки, – заметил Бун. – Мы ведь воспитываем в себе джентльменов, так?
Парни переглянулись, и Бун сразу понял, о чем подумали: «Э, да наш тренер старомоден».