Любовь и расчет
Шрифт:
— Лидия, — произнес Уилл, входя в комнату. — Позволь представить тебе моего брата Николаса. Ник, это моя жена Лидия Блэкшир.
Ник кивнул, и миссис Блэкшир тоже. Ее лицо ничего не выразило. После двух встреч он привык к этому. Но между ними протянулась невидимая нить понимания. Он бы не пришел сюда сегодня, если бы вчера утром она не появилась на скамейке на Брик-Корт с листком бумаги и слегка завуалированным приглашением.
— Ник, как приятно тебя видеть. — Марта все еще испытывала затруднения со светскими любезностями, но хотя бы старалась произносить их с некоторым энтузиазмом. —
— В самом деле. — Жена Уилла поднялась сразу за Мартой. — Надеюсь, вы нас простите. Мне давно уже не терпится показать это платье миссис Мерквуд.
И обе они направились к двери. По пути Марта схватила Ника за руку и, наградив пламенным взглядом, с пылающим лицом заторопилась вон из комнаты.
Ему не стоило смеяться над сестрой, во всяком случае, над ее проявлением сердечных эмоций, когда столько лет она проявляла к нему полное равнодушие. Поначалу он думал, что сумеет пересилить приступ смеха, хотя мысль, что Марта хочет взглянуть на чье-то там платье, тоже представлялась в высшей степени абсурдной.
Но тут он случайно перехватил взгляд Уилла, который, сжав губы, также давился от смеха. В его глазах плясали веселые искорки. Им как будто снова было восемь и десять лет, и они сидели рядышком на церковной скамье и толкали друг друга в бок каждый раз, когда преподобный Робертс произносил некое слово, очень веселившее обоих.
Ник прыснул. Вполголоса. Сестра не заслуживала, чтобы над ней подтрунивали. Хотя все представлялось таким абсурдным — их с миссис Блэкшир сдерживаемая враждебность, шитая белыми нитками уловка оставить их с Уиллом наедине и само его присутствие в этом доме, — что он нашел выход, рухнув на освободившийся диван и дав свободу своему веселью.
Уилл тоже расхохотался, упав в кресло, стоявшее под прямым углом к дивану, и закрыв лицо руками. Около минуты они не могли остановиться, предаваясь тихому веселью. Когда же успокоились, то от возникшей между ними неловкости почти не осталось и следа. Двадцатилетние привычки возобладали над теми, что выработались за последние девять-десять месяцев.
Уилл вытер глаза и кивнул вслед ушедшим женщинам:
— Знаешь, у нее нет никакого нового платья.
— Я так и думал. — Ник откинулся назад, уютно устроившись в углу дивана, и понизил голос до театрального шепота: — Мне кажется, я ей не нравлюсь.
— Нет? — Его брат самодовольно улыбнулся, зная об искренней любви своей жены. — Дело в том, что я ей тоже с первого раза не понравился. Так что я не стал бы терять надежду. — Он выглядел таким счастливым в этой крохотной гостиной, в обстановке стесненности, столь не похожей на ту, в которой вырос. — А пока можешь утешиться избыточным проявлением сестринской любви.
— Все этот чертов Мерквуд; ушел и изменил ее до неузнаваемости. — В действительности все обстояло не совсем так, но ему хотелось о чем-то горячо высказаться, и человек, женившийся на его младшей сестренке, после того как совратил ее, был вполне подходящей для этого мишенью. — Тебя не было здесь, когда она жила в первом
— Я не виню ее в этом, как не виню и ее мужа. Любовь всех нас заставляет совершать необъяснимые поступки. — Уилл откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу. — Я сам тому яркий пример. Уверен, что в один прекрасный день ты узнаешь это из собственного опыта.
Ник мог бы придумать с десяток ответов. Пошутить, к примеру, на тему, как младшие братья набираются наглости говорить старшим об опыте. Еще раз обругать мистера Мерквуда. Сменить тему.
Но ничто из этого не пришло на ум. В смятении чувств, которое при ближайшем рассмотрении могло сойти за любовь, он сидел и молчал.
— Ага. — Уилл опустил локти на подлокотники и сцепил пальцы. — Я тут размышлял, что могло подтолкнуть тебя к этому визиту? Она примет тебя, или твои родственные связи являются непреодолимым препятствием?
Его брови озабоченно нахмурились. В тот день, когда он объявил о своем решении, Уилл принес извинения, зная, чего это будет стоить остальным Блэкширам.
— Это не совсем так… — Ник неопределенно взмахнул рукой. — В мои намерения не входило просить ее. Дело не в этом. — Какого лешего он пытался сказать? Ник уронил руки. — Все чертовски сложно.
— А разве в нашей жизни что-нибудь бывает просто? — Уилл изучал его лицо. Его черты выражали сдержанное сочувствие. — Лучше расскажи мне все по порядку. Как ее зовут? Где вы познакомились?
И Ник рассказал, чувствуя себя эгоистом и невежей, хотя это ему в первую очередь следовало расспросить Уилла о его жизни, обсудить их отчуждение и выяснить, смогут ли они снова стать друзьями. К тому же он не имел права нарушать тайну частной жизни Кейт рассказом даже в самых общих словах о том, что произошло между ними.
Но он уже ничего не мог с собой поделать. Слова полились из него, как вода из опрокинутого кувшина. С кем еще мог он откровенно поговорить? Он не делился секретами со своими коллегами или друзьями, не обсуждал дела такого рода с сестрами или правильным и неизменно корректным Эндрю.
А вот Уилл, его младший брат, знал, что такое человеческая слабость, и не испытывал нужды выказывать отвращение или неодобрение вместо того, чтобы сразу перейти к практическим вопросам. Может ли она забеременеть? Может ли пожалеть о случившемся после того, как рассеется туман скорби? Может ли рассказать родителям? Позволяет ли ему доход жениться?
Осознание пришло во время беспристрастного разбора фактов и возможностей. Нет, не как вспышка молнии, осветившая черноту комнаты, а скорее как постепенное таяние морозного узора на стекле, когда скрытое прежде проступает со всей четкостью.
Он должен просить ее руки. И не потому, что она могла забеременеть. Приняв обычные предосторожности, он был уверен, что этого не произошло. Не из чувства вины, что обесчестил ее, или страха перед гневом ее родителей. И даже не по причине головокружительной влюбленности, которая воодушевляла его надежды три года назад.