Любовь и Рим (По воле рока)
Шрифт:
— Ты можешь взять ее на руки, — сказала молодая женщина.
— Нет. — Луций отстранился с какой-то горделивой горечью. — Пожалуй, не стоит.
— Она — твоя, — тихо произнесла Ливия, — я бы не стала тебя обманывать, тем более что теперь все равно ты не примешь меня обратно, да и я не намерена сходиться с тобой.
До сего момента Луций не собирался высказывать обвинений, просто потому, что не мог спокойно вынести ответной невозмутимости, но теперь произнес запальчиво, даже злобно:
— О чем ты думала, когда решилась рисковать жизнью своего нерожденного ребенка?!
Как и ожидал Луций,
— Обстоятельства не оставили мне выбора. Если помнишь, мы неплохо жили с тобой, ты нравился мне как человек, и я не собиралась от тебя уходить, а тем более — бежать неведомо куда. Я поняла, что беременна, за несколько дней до того, как покинула дом, и не призналась тебе сразу, потому что хотела немного привыкнуть к своему новому состоянию. Я намеревалась сказать о ребенке именно в тот вечер, когда Гай Эмилий приполз к порогу нашего дома, истекая кровью. Что мне оставалось делать? Предать его в руки солдат триумвиров? Если хочешь знать, он встретил меня на Форуме еще в день похорон Цезаря и предложил уехать вместе — я отказалась. И разве я могла признаться, что укрыла его в доме, ведь ты выдал бы его солдатам!
— Конечно, — твердо, с нажимом произнес Луций, потом прибавил: — Недаром в Риме так любят повторять «смотри назад». Наша совместная жизнь началась со лжи, следовательно, не могла закончиться ничем хорошим.
— Я тебе не лгала, — заметила Ливия. — Я сразу призналась, что люблю Гая.
«Надеюсь, твоего любовника уже съели рыбы!» — хотел крикнуть Луций, но сдержался. Вместо этого сказал:
— Нам придется увидеться еще раз — на свадьбе Децима. Марк Ливий хочет, чтоб я присутствовал, и мне сложно ему отказать.
Ливия кивнула. Луций собрался уходить, но потом замешкался.
— Ты назвала девочку Асконией?
— Да, — ответила молодая женщина и замолчала. Луция злился, видя, что она чувствует себя хозяйкой положения.
— Возможно, позднее я заберу ребенка в свой дом, — сказал он, желая напугать и уязвить Ливию.
Молодая женщина приподняла брови и в выражении ее лица вслед за недоумением проступила открытая враждебность.
— Этого никогда не случится, — с холодной уверенностью произнесла она, поднялась со скамьи и, не дожидаясь ухода Луция, покинула перистиль.
…Возвращаясь к себе, Ливия с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. Что она могла поставить в вину Луцию? То, что не передал ей послание Гая? Но как еще он мог поступить?! Зато сейчас ни словом не напомнил о том, что, покидая дом вместе с любовником, она взяла (считай, украла!) довольно много денег, которые так и не удосужилась вернуть… Ливия прекрасно понимала, что именно она лишила свою дочь отца и, скорее всего, — должного положения в обществе. Да к тому же теперь у нее не было ни малейшей надежды не то чтобы воссоединиться с Гаем Эмилием, а даже просто узнать о его судьбе.
Поручив Асконию рабыням (вернувшись в Рим, Ливия, по примеру всех богатых женщин, нашла для ребенка кормилицу), она направилась в спальню, где Тарсия разбирала сундук с одеждой. Она застала девушку сидящей в сломленной позе — голова служанки была опущена, руки висели как плети.
Ливия села рядом и ласково обняла гречанку.
— Скажи, что с тобою? Это из-за того, что случилось на острове? — она
— Элиар сделает все, чтобы выжить и избежать неволи, а если так, то рано или поздно он вернется ко мне. Но то, что он желает получить в жизни, не имеет ничего общего с постоянством. В лучшем случае он будет приходить и уходить, а мне нужен тот, кто никогда меня не покинет. Я говорю не о мужчине, а о ребенке, которого никогда не смогу родить.
— Почему? — удивилась Ливия — Ты еще так молода! Я прожила с Луцием два года, прежде чем забеременела!
— С тобой не случалось того, что было со мной, — тихо возразила Тарсия — После того давнего несчастья старуха, что выходила меня, сказала: вряд ли боги подарят мне детей…
— А как же предсказание в Афинах? — напомнила Ливия. Тарсия лишь горестно покачала головой. Ливия поняла: бесполезно уповать на время. Смертельно больной не может ждать — лекарство нужно ему прямо сейчас.
— Почему бы тебе не усыновить ребенка? — осторожно спросила она. — В Риме полно подкидышей. Ты можешь взять малыша и растить его. А потом, возможно, появятся свои дети.
— И ты позволишь мне воспитывать его здесь, в твоем доме?
— Конечно.
Ливия произнесла еще много ласковых слов, и гречанка заметно повеселела, а потом сказала, что у нее есть еще одно дело, за которое она все не решалась взяться. Девушка показала госпоже камень и рассказала, при каких обстоятельствах получила его и кому должна передать.
— Я знаю только имя женщины — Амеана, — призналась Тарсия, — и почему-то мне сразу показалось, что в этой просьбе много странного.
— Пожалуй… — медленно произнесла Ливия, размышляя о превратностях судьбы — Эта Амеана — куртизанка, ее несложно найти. Но такой камень, — по-моему, это хризолит — дорого стоит! Ты можешь с чистой совестью оставить его себе.
— Нет! — Тарсия упрямо мотнула головой. — Я сделаю так, как велел… этот человек — И прибавила, глядя куда-то прямо пред собой: — Знаешь, госпожа, меня словно бы уносит каким-то потоком прочь от прежней жизни. Хотя я вернулась обратно, мне все чудится, будто меня здесь нет: я плыву и плыву вперед и так и ни к чему и не прибилась.
— Что ж, — вздохнув, произнесла Ливия, — я чувствую то же самое.
…На следующий день, собираясь на поиски Амеаны, Тарсия, сама не зная зачем, принарядилась: повязала на голову митру, [25] оставлявшую спереди открытыми изящно уложенные волосы, надела украшенные серебряными ремешками башмаки.
Она шла по улицам Рима так, будто ничего не видела вокруг, не замечала обычной суеты и толкотни. Как всегда, в центре города кто-то покупал, кто-то продавал, люди сновали взад-вперед, дети путались под ногами у взрослых, рабы таскали тюки с товарами… Стояла чудесная погода, и народ толпами валил на Форум.
25
Митра — греческий женский платок, обматывался вокруг головы и подбородка.