Любовь и смерть Катерины
Шрифт:
Яркие пятна неоновых реклам баров и магазинов пролетали мимо, потом они выехали на шоссе и влились в поток скрежещущих, теснящихся вокруг грузовиков и машин, а еще через десять минут съехали по широкому выезду к светофору, повернули на перекрестке налево и начали потихоньку забираться на холм.
— Эй, эй, мы проехали! — закричал доктор Кохрейн. — Стоп, достаточно! Стойте!
Водитель, видимо, не слишком доверяя ручному тормозу, резко вывернул руль в сторону, и такси встало поперек склона, загородив собой улицу.
Доктор Кохрейн и в лучшие времена не мог похвастаться ловкостью, алкоголь сделал его и вовсе неуклюжим. Такси стояло поперек
Вместо этого он съехал на Катерину, бормоча:
— Простите, дитя мое! Нет, нет, все в порядке, я сам справлюсь. — Но тут же запутался в ее ногах и чуть не упал на мостовую.
Катерина терпеливо ждала, пока он расплатится с таксистом, а затем они вместе пошли немного вниз, к воротам, что вели в дом доктора. Катерина совершенно не представляла, чего ждать от этого визита. Он медленно вела под руку пьяного спутника, с любопытством осматривая незнакомый квартал. Впрочем, она не заметила припаркованной через четыре дома машины, в которой сидели два детектива.
— О, я прекрасно понимаю, почему мужчины находят вас привлекательной, — сказал доктор Кохрейн.
Катерина помедлила:
— Да, некоторые находят.
— Чиано Вальдес в их числе.
— Похоже на то.
— А студенты в университете?
— Да, и они.
— А вы никогда?..
— Нет.
— Неужели никогда?..
— Нет. — Она не удостоила его взглядом.
— Мы пришли, — объявил доктор Кохрейн. Стоя на нижней ступени крыльца, он вытащил из кармана ключ на длинной серебряной цепочке. — Поднимайтесь, прошу вас. Не хочу заставлять вас ждать.
Сам доктор поднимался долго, волоча ногу, перекладывая трость из руки в руку, перенося вес тела с одной усталой ноги на другую.
— Входите же, — повторил он, с десятой попытки попадая ключом в замочную скважину. — Позвольте мне предложить чего-нибудь выпить.
— Может, кофе? — спросила Катерина, начиная терять терпение. В конце концов, она приехала с одной целью: выяснить связанную с Чиано тайну, а вовсе не из-за кофе.
— Деточка, а вы можете сварить кофе? Я, пожалуй, сам не справлюсь.
Доктор упал в широкое зеленое кресло. Ноги его задрались, как у дохлой собаки. Он так и не снял шляпу.
Катерина нашла кухню, пошарила на полках и через пару минут вернулась в комнату, неся в руках поднос.
Доктор Кохрейн сказал трагическим голосом: !
— По-моему, я начинаю трезветь, — он поморщился. — Я снова чувствую свои губы — это хороший знак.
Катерина подождала, пока доктор сделает глоток, а потом вежливо напомнила:
— Вы хотели что-то рассказать.
— Правда?
— Да! Что-то очень важное.
Доктор молчал.
— О Чиано и его мать. Вы были там. Помните? Вы все видели.
Доктор Кохрейн поставил чашку и сердито взглянул на Катерину.
— Да, помню.
— Вы что же, передумали?
— А вы не передумали?
— Нет.
— Неужели вы действительно любите его так сильно? Сильнее смерти? Ведь если я расскажу вам эту тайну, она может убить вас. Или меня.
Она только кивнула. Свет фонаря высветлил прядь ее волос, когда Катерина пошевелила головой.
— Что же, я еще достаточно пьян, чтобы рассказать. Запомните, дитя мое, — когда вы узнаете секрет, что бы вы ни сделали, вы не сможете забыть его. Не сможете.
Она опять кивнула.
— Что ж, вы сами
Я предупреждал его. Я умолял его остановиться, но он не слушал. А вскоре они уже ходили за ним по пятам, следили. Начали исчезать люди — его друзья, — они подбирались к нему все ближе и ближе. Они хотели его запугать, понимаете? Около его дома все время дежурил полицейский.
Вальдес и София часто уезжали на всю ночь кататься в машине. Я не знаю, куда они ездили, не знаю, о чем разговаривали, но только в машине они чувствовали себя в безопасности. Там не было ушей. Не было глаз. Впрочем, они ошибались — за ними следили постоянно. Обычно они выходили из дома вместе с маленьким Чиано, завернув ребенка в одеяло. Чаще всего мальчик уже спал. Они клали его на заднее сиденье и уезжали. Я мог только смотреть. Что еще я мог сделать? Взгляните на меня — я маленький, хромой. Но я все время следил за полицейским, думал, что таким образом помогаю им…
— Вы делали, что могли, — сказала Катерина.
— Я тоже так думал. Господи, зачем я это делал? Зачем? Господи… И в любом случае чем бы я мог им помочь? Бросился спасать, если бы за ними приехал черный воронок? Не знаю. А затем наступила та последняя ночь. С ним мы обсуждали ее, но я не знаю, что он сказал Софии. Не знаю.
Как обычно, они сели в машину и уехали. Я видел, как они выходили из дома, София, как всегда, несла малыша, он крепко спал, не проснулся даже, когда она открыла заднюю дверцу и осторожно уложила его на сиденье. И они уехали. Полиция давно перестала ездить за ними — вначале-то они не выпускали их из виду ни на минуту, боялись, что сбегут, но потом бросили это занятие. Видимо, поняли, что Вальдесы не собираются бежать, а по дороге они нигде не останавливались и ни с кем не общались, так что им позволяли наездиться в свое удовольствие, кому какое дело? Нина-детачка, посмотри-ка в буфете, не осталось ли у меня еще бренди?
Дрожащей рукой доктор Кохрейн протянул кофейную чашку, и Катерина плеснула в нее бренди.
— И вот я стоял в кустах, как идиот, и ждал. Я не знал, видел ли меня полицейский. Возможно, они следили и за мной. Не знаю. Потом мне понадобилось, э-э-э… отлить. И как раз в тот момент, когда я стоял, держа… когда руки у меня были заняты, машина подъехала к дому. За рулем сидела София, а рядом с ней — маленький Чиано, пристегнутый ремнем, его голова едва возвышалась над стеклом бокового окна, не знаю, кого они хотели обмануть. Когда София свернула к подъезду, до полицейского наконец дошло, что Вальдес сбежал. Он прямо взбесился, клянусь вам — ругаясь, перебежал через улицу, ударил Софию по лицу, сбил с ног. Я ссал в кустах, как идиот, а он бил Софию. Можно ли представить себе что-нибудь более нелепое? Брюки никак не застегивались, а в это время жену моего лучшего друга избивали прямо на дороге. Я был жалок. Впрочем, как всегда…