Любовь и сон
Шрифт:
Сквозь высокое оконце в здании французского посольства Джордано Бруно смотрел на заснеженную реку. За его спиной вверх-вниз шныряли по лестнице слуги, растаскивая дорожные сундуки и хозяйственные impedimenta. [512]
Нет, не сбудется. Единственным форумом здесь был посольский обеденный стол, [513] а когда он написал коперникианскую комедию [514] (введя в пьесу стариков-лодочников, грубую английскую чернь, педантов из Оксфорда, нерадивых дворян), читатели не нашли в ней ничего забавного и не заметили восходящее солнце. [515] Пир на пепле — вот его удел здесь. [516]
512
Принадлежности (лат.).
513
Единственным
514
…написал коперникианскую комедию… — «Пир на пепле».
515
…и не заметили восходящее Солнце. — Излюбленный образ Бруно. К примеру: «Долой, долой эту темную и мрачную ночь наших заблуждений, ибо прекрасная заря нового дня справедливости зовет нас; приготовимся встретить восходящее солнце, да не застанет оно нас такими, каковы мы теперь. Надо очиститься и стать прекрасными, нужно омыться и очиститься не только нам самим, но и нашим домам и нашим кровлям; очистим и внутреннее наше, и внешнее. Очистим, говорю я, разберемся прежде всего на небе, которое мысленно внутри нас есть, а затем уже в этом чувственном мире, который телесно представляется нашим очам» («Изгнание торжествующего зверя», диалог первый).
516
Пир на пепле — вот его удел здесь. — Во вступлении к диалогу Бруно пишет, обращаясь к Мишелю де Кастельно: «Вы спрашиваете меня: что это за симпосион, какой это пир? Это ужин. Какой ужин? На пепле. Что значит ужин на пепле? Разве может быть перед вами поставлено такое кушанье? Разве можно сказать: я ел пепел, как хлеб? Нет, это ужин после солнечного заката, в первый день Великого поста, называемый нашими попами днем пепла, а иногда — днем воспоминания». Поэтому другой вариант перевода заглавия — «Великопостная вечеря».
Возможно, жизнь на удаленном острове, где-то на грязной окраине мира, сделала англичан столь неподатливыми и жестоковыйными; они не вовсе лишены разума и отнюдь не злы, но вовсе не способны принимать всерьез любую важную материю. Его девиз всегда был — In hilaritate triste, in tristitia hilare, [517] но англичане каждый раз понимали его неправильно, обижаясь и даже оскорбляясь шуткам, не веря в то, о чем он говорил совершенно искренне. Сэр Sed-Ne с беззаботной улыбкой на устах. Ничего не утверждает, а значит (по его словам), никогда не лжет.
517
В веселии печален, в печали весел (лат.). Девиз на титульном листе комедии Бруно «Подсвечник» (1582). «Чем больше я читаю о Бруно, тем больше его люблю, — сказал Краули в интервью 2002 г., — и тем больше его проект напоминает мой (мне самому, конечно!). Его девиз (сохранилась собственноручная запись в каком-то альбоме автографов) был: in hilaritate triste, in tristis hilarite (кажется, именно так), что значит: "В печали весел, в веселии печален" — шучу, когда наиболее серьезен, наиболее серьезен, когда шучу».
Даже королева, когда он устремил к ней свой дух с любовью и (как подобает мужчине) приказом, смогла уклониться и избегнуть его, воздвигнув вокруг себя кукольную защиту, которую не сломить подлинной осаде.
Поразительная женщина, поразительный дух.
Говорили, что она прислушивалась к совету доктора, жившего на другом берегу реки: он составил ее гороскоп, обучил своему искусству. И без сомнения, лечил от телесных и душевных скорбей.
Он (если это был он) сделал ее сильной, но и умалил.
Не важно. Ноланец, по правде сказать, и не ожидал, что короли и государи смогут понять или хотя бы вообразить, как можно использовать те силы, которые он предлагал им. Бруно преподнес Генриху Французскому свои «Тени», поведал о надежном способе вызвать любовь к божественной особе его величества в сердцах подданных, любовь, которая навечно утвердит королевство французское, — и после этого Генрих отправил его сюда, умирать от скуки. Сколь высокое положение ни занимали бы монархи в порядке вещей, они, чаще всего, были не мудрее простых людей; в их одряхлелых сердцах жили младенческие души, воплями требуя хвалы и благополучия, либо же их души походили на иссушенный камень, с которым ничего не поделаешь.
И он решил двинуться дальше: вернуться во Францию, но ненадолго. На реке усердные галеи медленно тащили облого ганзейского купца — паруса к ветру, флаги подняты.
Он спросил у своей души: Маленькая странница, куда ты направишься, что станет с тобой?
При дворе говорили, что Джон Ди был на аудиенции у польского короля Стефана, сейчас он живет во дворце императора в Праге, ему прислуживают мудрые мужи этого города. Создает золото. Так говорят.
Парацельс, немецкий философ, однажды написал, что желающий познать Природу, должен сам ступать по страницам ее книг. Одна страна, одна страница: таков Codex Naturae, а значит, должно перевернуть лист. Ему рассказал об этом Александр Диксон; Бруно никогда не читал Парацельса, даже не собирался, но эти слова ему понравились. Одна страна, одна страница. Если королям и князьям не внятен зов — возможно, его услышит император.
Выпрямившись, он отошел от подоконника. Собирать почитай что и нечего: коробка-другая с книгами да ларцы с бумагами. Если даже погибнут в
В путь, подумал он, в путь, в путь.
Глава четвертая
В мире много монархов, много и князей, но только один император. Рудольф II, полновластный король Венгрии и Богемии, эрцгерцог Австрийский, был избран императором, и Папа помазал его голову елеем: Единственный и Всеобщий Монарх Всей Видимой Вселенной. Или по меньшей мере его тень.
Его дед Карл, [518] король всех земель, теперь доставшихся Рудольфу, также был королем Испании, правителем Нидерландов и Нижних Земель. Он был королем Савойи, повелителем Неаполя и Сицилии; Папа был у ног Карла, а Его Город, Рим, подвергся разграблению. Бич Божий. Для Карла создали символ, самый прославленный из славных символов, знаков и эмблем, ведомых христианскому миру и за его пределами, в странах по ту сторону земного шара, о коих древние римские императоры даже не слышали. Эмблема Карла являла две колонны — Геркулесовы Столпы на Вратах Моря, вратах в Новый Свет. Их обвивал стяг, надпись на коем гласила: Plus oultra — «И даже дальше». Эмблему чеканили на медалях, выбивали на щитах и нагрудных знаках, гравировали по дереву и печатали на титульных листах географий Нового Света; она появлялась на пиастрах, золото для которых добывали в ином полушарии. Символ этот стал так знаменит, что еще долго после смерти Карла он пребывал на деньгах, хотя клише стерлись, девиз износился, и на испанских монетах остались только две колонны и связующая лента — и значили они уже не «Империя», или «Карл», или «И даже дальше», а только «доллар». [519]
518
Его дед Карл — двоюродный дед, Карл V (1500–1558), император Священной Римской империи (с 1519 г.), король Испании (с 1516 г.), Неаполя и Сицилии, правитель Бургундии; в 1556 г. после поражения от немецких князей-протестантов отрекся от престола в пользу сына, Филиппа N (1527–1598, король Испании в 1556–1598 гг.).
519
…и значили они уже не «Империя», или «Карл», или «И даже дальше», а только «доллар». — Одна из легенд о происхождении символа доллара. Более вероятна версия, что это монограмма PS (песо).
Ни одно царство не вечно.
Рудольф читал книги по истории, читал Аврелия; он знал. Земные империи обречены. Владения Карла (над которыми никогда не заходило солнце) в итоге пришлось разделить между сыновьями — Италией, Испанией, Австрией: нет человека, столь великого, чтобы держать все это в одних руках. И теперь сыновья сыновей осторожно глядели друг на друга поверх карты, как будто мир был слишком мал для них.
Земные империи преходящи. Но империи Рудольфа положил основание Господь; как Царство Христово, она была, хотя бы отчасти, не от мира сего. Не важно, какие трудности выпадали на ее долю; не важно, сколько земель отделялось от нее — сама империя не могла погибнуть. Временами она будет умаляться, сжиматься, как улитка в раковине; населенные земли, правительства, армии, флоты дистиллируются в мощные символы, столь малые, что их можно будет нести во время шествий, запечатлевать на драгоценных камнях, надевать на шею императору. И даже если она сожмется до размеров его собственной священной особы, в ней достанет сил для новой алхимической возгонки, и когда настанет новая эпоха, из семян — драгоценностей и символов, которые император держит в своих шкатулках, — взрастет былая империя. Что бы ни думали они — вздорные епископы, князьки, реформисты, нунции, жестокая чернь укрепленных городов, — все они живут в пределах Единой Священной Римской Империи.
Тем временем сам император, предвещая судьбу империи, исчезал из вида. Он не женился, несмотря на мольбы советников. Он покинул Вену, трон своих предков, и перенес двор в Прагу. Он зачастую удалялся в свой замок, свои апартаменты, свою спальню, свою постель. Как у многих, страдающих меланхолией, дух его был прикован к неразрешимым вопросам. Каким образом сущность, эссенция империи содержится в драгоценном камне с эмблемой? Что более значимо: сущность камня или создание эмблемы? А когда он пытался отвлечься от наваждений — в коллекциях, часах, рисовании, металлургии, генеалогии — увлечения эти сами становились наваждениями. Все больше и больше времени он проводил во все более и более пустых занятиях.
Недавно он разработал план создания автоматона, который сможет заменять его на официальных церемониях: процессиях, крещениях, пирах, маскарадах и мессах. Часовой механизм оживит автомат, молитвы и волшебство (белое, только белое) в нужные минуты временно наделят его разумом. Но возможно ли, чтобы прикосновение его исцеляло, молитвы летели к Богу, благословения — действовали?
Драгоценный камень! Правильно подобрать камень, нанести нужный знак, поместить в пустоту его сердца.
В городе поговаривали, что местные евреи могут создать из грязи человека, и в нем зажжется жизнь, когда некие иудейские литеры будут начертаны на его челе. Каким сердцем наделяют его? Когда этот человек выполнит свои задания, раввин сотрет одну букву (но какого слова? Император не помнил), и слово превратится в «Смерть». [520]
520
Когда этот человек выполнит свои задания, раввин сотрет одну букву (но какого слова? Император не помнил), и слово превратится в «Смерть». — Слово «smeth», «истина», превратилось в «meth», «мертв», и голем обратился в глину. Напомним, что рабби Иегуда Лёв бен Бецалель (1525–1609), создатель голема, был современником Рудольфа.