Любовь и сон
Шрифт:
— Ты любишь Иисуса? — спросила Сэм.
— Что? — уставилась на нее Роузи.
Сэм пожала плечами — ладно, проехали — и углубилась в следующую карточку. Три куколки и слово «три». Уголок обрезан. Тоже с умыслом?
— Матушка Природа и Иисус могли бы пожениться, — изрекла Сэм, — потому что Иисус — мальчик.
— Конечно, — отозвалась Роузи.
Она рассматривала карточку со словом «фиолетовый». На обороте — цирковой вагончик, не фиолетовый, но тоже из крошечных геометрических фигур, ромбов, квадратов, овалов, треугольников. Будто знак какой-то — или склеп.
— Твоя очередь, —
Просмотрела карточки, которые сдала себе. У многих отрезаны уголки; у одной, двух, трех — полоски наискось через угол, линии разреза (вот только зачем отрезать?). На некоторых напечатаны слова — «он», «делать», «мы», «идти». Иногда вся карточка цветная, иногда один только цветной мазок.
— Ну, милая?
— А папа верит в Матушку Природу? — спросила Сэм, беря карточку. На одной стороне — куколка идет по мосту. На обороте — под мостом. — Я выиграла.
— Я не знаю, верит ли он, — ответила Роузи.
Черт, ну для чего нужны эти карточки? Она подняла с пола коробку и снова пробежала глазами текст на обратной стороне. Игра «Путь вперед». Стимулирует у ребенка развитие чувства взаимосвязи вещей, одновременно помогая строить основные блоки восприятия. Она держала карточку со словом «четырехугольник». На обороте картинка: домик с резным навесом и овальными окнами, обнесенный штакетником с ромбовидным узором. Картинка на карточке: тот же мальчик у двери, уменьшенной в размере, машет рукой.
— Сэм? — спросила Роузи. — Ты точно хочешь еще поиграть?
Сэм упала на диванные подушки, губы приоткрыты. Роузи вскочила — карточки посыпались с коленей — и потрогала дочкин лоб. О господи. Да у нее жар. Глаза Сэм затуманились, взгляд стал отсутствующим.
— Родная, по-моему, у тебя жар. Я пойду поищу градусник и, может, аспирин. Ладно? Жевательный такой аспирин. Ладно? А ты отдохни.
Роузи осмотрела грудь Сэм — ветряной сыпи нет; пощупала гланды — нормальные, не увеличенные, да и все равно же прививку делали; или это корь?
Краснуха, это она, корь. Корьевая краснуха. Роузи искала в аптечке детский аспирин и градусник. Став матерью, она заново познакомилась со всеми названиями детских болезней, о которых не вспоминала с детства. Краснуха. Скарлатина. Прекрасные названия, какие-то даже романтические, как имена оперных героинь или художников кватроченто. Импетиго, розеола. [550] Где же этот чертов аспирин.
«Святой Иосиф». Почему так назвали? [551] Младенец Иисус лежит у него на руках — древнего вида этикетка. Рядом и градусник, ему в пару, как очки и книга, трубка и табак; обычно так легко найти не выходит.
550
Импетиго, розеола — лишай и краснуха.
551
«Святой Иосиф». Почему так назвали? — В точности неизвестно. Или в честь города Сен-Джозеф в штате Миссури, в котором основатель фирмы вел свои первые дела в 1860-х гг., или в честь святого Иосифа Обручника, покровителя семей, детей и хворых.
Когда
— Давай поиграем, — слабо сказала она.
— Ой, Сэм.
Сэм взяла свою стопку карточек и посмотрела на нее.
— Что это? — спросила она, но не о карточках.
Подняла невидящий взгляд на Роузи, снова опустила к карточкам — и судорожно отбросила их; карточки посыпались потоком цветов, слов, предметов, форм и цифр. Все они уже валялись на полу, а пальцы Сэм продолжали спазматически дергаться, потом судороги перешли на руки и плечи. Кажется, она была без сознания.
— Сэм!
Сэм перевернулась на диване вниз лицом, продолжая дергаться. Голова безвольно болталась на подушках, как у тряпичной куклы. Роузи попыталась поднять ее, успокоить, но не смогла или не решилась; тело девочки было во власти спазма, одеревеневшее, незрячее.
И тут все кончилось. Сэм, казалось, вынырнула из глубины: освобожденные руки и ноги взвились, как в танце, и загорелись глаза.
— Ты что, милая? — прошептала Роузи. — Ты это нарочно? Но Сэм не ответила. Она чмокнула губами, свернулась клубком, прижалась к матери — сонный младенец.
— Милая?
Сэм спала, тяжело дыша.
Роузи положила дочь на диван. Что же это такое, господи. Потрогала лоб Сэм. Слишком горячий. Да что же это. Налетело и прошло. Сэм вообще была склонна к странным, самопроизвольным телодвижениям, непонятным жестам, часто уходила в себя. Значит, это оно. Неужели оно?
Роузи укрыла спящую дочь покрывалом и пошла к телефону. Номер был записан в книге, книга в сумке, а вот где же сумка. Черт с ней. Позвонила в справочную и, уже набирая полученный номер, подумала, что час очень поздний и в приемной, конечно, никого нет.
Трубку сняли после первого же звонка.
— Приемная доктора Бока? — удивленно спросила она.
— Да, но его нет.
— А.
— Вы можете оставить сообщение, и доктор вам перезвонит. У вас что-то срочное?
— Я не знаю, — сказала Роузи. Вокруг сгущалась тьма, сквозь которую трудно было понять, что говорят. — Моя дочь, ее наблюдает доктор Бок. У нее очень тревожные симптомы.
— Хорошо, — сказал голос. — Вы хотите, чтобы я скинула доктору сообщение.
— Что?
— Я могу послать ему сообщение и попросить его перезвонить сюда. Потом он позвонит вам. Назовите свой номер, пожалуйста. — (Роузи сказала.) — Он позвонит сразу же, как я с ним свяжусь.
Роузи повесила трубку.
Сэм спала, дышала быстрее и глубже обычного, и острее казалось, что она пребывает в некоем подвешенном состоянии, будто какая-то внешняя сила заставляет легкие наполняться кислородом, а безучастное тело лежит равнодушно. Сон.
Роузи так и стояла, наблюдая за дочерью, когда яростно зазвонил телефон, все еще включенный на полную громкость, чтобы его слышали глуховатые от старости Бони и миссис Писки; Роузи, как всегда, подскочила.
— Это доктор Бок. Что случилось?