Любовь и свобода
Шрифт:
— Попробуешь вскрыть мне гнойники?
— Ты с ума сошёл?
— Нет. Тут наверняка прорва книжек по медицине. Поищи, а? Это ведь не труднее, чем козу разделать. Сделай, а? Джедо, друг. Если честно, мне как-то ссыкливо помирать от трёх дробинок.
— Картечин. И явно не трёх.
— Да какая это картечь… Вон в Музее Стражи картечь — это картечь. А тут… сволота мелкая. Разрежь, а? Я не буду орать… ну, я постараюсь не орать. Тут у Рашку какое-то обезболивающее должно быть. Он же на таблетках сидел. Поищешь?
— Таблетки
— Да вот что-то у них не получилось с первого раза. Он боится, понимаешь? А это ведь просто шкуру разрезать, и всё! Гной вытечет…
— Я подумаю. Всё равно не сегодня. Мне хоть чуть-чуть поспать надо. Слушай, а давай Зее попросим? Она с ножом обращается, знаешь…
— Нет уж. Вот кому я свой стручок ни за что не покажу…
— Почему?
— А у меня там татуировка. В прошлом году, было дело, проспорил… ну, нашему одному…
— И что у тебя там изображено?
— Написано.
— Что?
— «Зее». Это не про неё, но всё равно…
— А про кого?
— Да была у нас в гимназии вожатая. Зее Фрафшери. Из «отчичей». Тогда же и уехала — кажется, в Столицу. Её с одним нашим застукали в шкафу… ну и пришлось вот…
— С тобой, что ли?
— Нет, со мной не застукали.
Лимон нащупал за собой табурет и сел.
— Хорошая у вас там жизнь была, в «серой»…
— В горном.
— Ах, да.
— Ну, не жаловались. Слушай, командир…
— Что?
— Чего-то меня эти ребята здешние пугают.
— Которые Поля?
— Ну да. Как-то странно себя ведут, не по-людски. Отца ещё не похоронили даже…
— И что?
— В том-то и дело, что — ничего. Морды у всех рыбьи, голоса как из бумаги…
— Ну, держатся, стараются. Ты себя вспомни, когда… понял.
— Тут другое. Мы всё-таки не сразу. У нас время было подготовиться. Успели… перебояться, что ли. А эти… не знаю.
— А меня Порох больше беспокоит. Он что-то в себе держит, никому не говорит, а я вижу, что уже край. Давай я его сюда пришлю, пусть он с тобой посидит. А ты его попробуешь прокачать.
— Да не смогу я. Сейчас опять жар попрёт, и всё.
— Ну, тем более. Он говорит, что спать не может, вот и пусть бессонным делом займётся.
— Ну, как скажешь. Отказываться не стану. Так как ты решил насчёт в меня ножиком потыкать?
— Найду самоучитель, посмотрю, какие там картинки…
— Ну и отлично… Слушай, а почему ты решил эту вакцину не на мне испытать?
Лимон задумался.
— Не знаю, — сказал он. — Хотел. Но что-то ткнуло…
— Тогда иди ищи книжку.
— Порох!
Тот молча повернулся. В руках у него была толстая доска и нож с узким клинком.
— Что, командир?
— Хотел тебя попросить… Что это ты делаешь?
— Да вот… хотел вырезать форму для памятника. Но, кажется, не с того начал.
— В
— Там в гараже подшипникового сплава полно, я его думал применить.
— А дерево не сгорит?
— Так это наоборот. Отпечатываешь в глине, а потом металл льёшь в глину.
— Ага, понял. Слушай, тут такое… в общем, есть более неотложное дело. Не посидишь с Дину? Ну, там, температуру мерить, разговаривать с ним, пока он в сознании…
— А что, сильно плохо?
— Не знаю. Но он боится терять сознание. Понимаешь, да? Его надо всё время держать на плаву…
— Ага… А сам-то ты как?
— Не знаю, старик. Голова, наверное, скоро лопнет. Тогда командиром будет Сапог. Не возражаешь?
— Ты всерьёз или?..
— А что?
— Да джакч… не знаю. Тебе не кажется, что мы все уже не мы все? Понимаешь, что я хочу сказать? Что нас всех подменили, пока мы не знали… вот тебя — нет, ты какой был. И меня вроде бы нет. Но я не уверен. А вот Сапога — да. И Маркиза. И Шило… ты уж извини, но он точно подменыш. Он совсем другой, от него даже пахнет по-другому…
— И что теперь?
— Да без понятия я… Опять же, думаю — вдруг наоборот это я с ума схожу? У меня тётка в дурке… если жива ещё, конечно… Ты её помнить должен, высокая такая, всё время волосы в белый цвет красила… а потом раз, и в дурку. Отец ментограммы смотрел, говорит — ещё чуть-чуть, и нам бы всем кранты.
— Тут в подвале ментоскоп стоит.
— Думаешь, пора?
— Но не работает.
— Ну вот, как всегда.
Они через силу посмеялись.
— И ещё, — сказал Лимон. — Не хочу тебя грузить, но больше просто некого. Зее ещё разве… В общем, что ты думаешь про ребятишек Поля?
— В смысле?
— Ну… как они себя ведут. Как-то не по-людски. Или тебе не кажется?
— Да и мы такие же были. Брось. У нас, смотри, были мы — и это была какая-то поддержка. А у них — они трое. Ты хочешь, чтобы они ревели по углам?
— Да я не знаю, чего я хочу.
— Будут они ещё реветь, не сомневайся. Только, знаешь… я за них как-то совсем не волнуюсь.
— Но думаешь?
— Я сейчас про всё думаю. Остановиться не могу. В голове какой-то… не знаю… пять телевизоров, и все на разных каналах, и на всех каналах спор-баталии… Не знаю, что делать, спать не могу.
— Напиться? — предложил Лимон.
— Боюсь, — сказал Порох. — Как папку вспомню…
— Ладно, — сказал Лимон. — Ты ещё пару дней продержись, а? Там точно что-нибудь придумаем. Ты сейчас, главное, Дину поддержи.
— Как скажешь, командир, — козырнул Порох. — Но ты всё равно к нам туда потом загляни, идёт?
— Идёт, — сказал Лимон.
Сапог с Маркизом сидели на подножке «Неустрашимого», курили. Зее с огромным морским биноклем в руках забралась к пулемёту и высматривала что-то в горах.