Любовь и верность
Шрифт:
– Думаю, на сегодня достаточно, – сказал он. – Пойдем в дом, я разожгу камин в гостиной. Можем выпить немного вина. – Температура воздуха упала, и Алек сам почувствовал это, хоть его кожа и была покрыта испариной.
Завернув фонограф в драное стеганое одеяло, Алек снова поставил его в угол, куда его прятал Мак. Возможно, завтра они снова потанцуют.
– Мне надо одеться, – сказала Мэри, остановившись у кухонной двери.
Алек приподнял одну бровь.
– Зачем? Ты и так хороша.
Так оно и было – Мэри была словно соткана из золота, слоновой
Мэри прикрыла груди руками.
– Тебе не нужно быть добрым, – сказала она.
– Добрым?! Вы переоцениваете меня, мадам! Я не святой, я просто наблюдательный парень. Ты прекрасна!
– Я никогда в жизни не была прекрасна, Алек. Во всяком случае, никто мне не говорил об этом. Возможно, солидной была. Но это не одно и то же.
Мэри так помрачнела, что Алек рассмеялся.
– Ты точно общалась не с теми джентльменами, – заявил он. – Я мог бы любоваться тобой всю ночь и не устать от этого. – Он взъерошил волосы Мэри, соблазнительно спадающие ей на одно плечо. – Вот что я тебе скажу. Если ты будешь чувствовать себя свободнее, надевай свое платье. Я найду что-нибудь в кухне, и мы сможем передохнуть перед тем, как лечь в постель. Стыдно признаться, но я чувствую себя уставшим после того, как кружил тебя по саду. Я не в форме.
– Ну не скажи! Ты прекрасен.
– Лесть найдет тебя повсюду. Иди оденься, а я через минуту присоединюсь к тебе.
Небо обретало цвет бирюзы и лаванды, а горы постепенно становились темно-синими. Алек остановился на газоне, вдыхая прохладный горный воздух. С ним ничто не сравнится. Все эти блистающие месяцы в Лондоне не стоили одного глотка здешнего воздуха. Здесь его настоящий дом, и он так или иначе приведет свою жизнь в порядок.
Мотылек порхал над рядом пчелиных ульев из подгнившей соломы в дальнем углу сада. Мистер Гамильтон, последний привратник, снабжал Рейнберн-Корт медом. Этот человек умер много лет назад, но Алек до сих пор помнил вкус его меда. Может, он сам смог бы стать пасечником, экипировавшись одним из специальных костюмов, – если только сумеет найти хотя бы один из них. Алек рассмеялся, представив себя с дымовым аппаратом в руках. Наверняка пчелы закусают его до смерти.
Надо будет найти здесь подходящее занятие. Пора ему остепениться.
Остепениться, обустроить свою жизнь. Выбиться из колеи. Мысли Алека вернулись к женщине, находящейся в доме.
Алек с неохотой подобрал свои вещи и снова оделся. Он пропустил мгновение, когда можно было показать Мэри единственную звезду, появляющуюся на меняющем цвет небе. Но ему было почти достаточно прижимать ее к себе, когда их тела соприкасались друг с другом, и кружить в вальсе до тех пор, пока не перестанет чувствовать ног от усталости. Ее было легко направлять, и она была такой податливой. Танцевать с Мэри, когда она подчинялась звукам собственной музыки, было легче,
Мэри столько раз за день удивила его – иногда она преподносила ему приятные сюрпризы, иногда – не очень. Последние несколько дней были слишком беспокойными, поэтому настало время выпить бокал вина у камина. Ранним вечером.
Алек вошел в прибранную кухню. И добавил хозяйственность Мэри к списку ее достоинств. Пошарив в корзине, он вытащил оттуда несколько раскрошившихся сырных пальчиков с перцем и бутылку бургундского. Этого достаточно.
Мэри он нашел сидящей на единственном стуле, ее ночная рубашка была застегнута, а халат подпоясан. Свои роскошные волосы она заплела в косу. Скромный огонь в камине почти погас. Сколько же времени он смотрел на свою звезду?
Мэри привела себя в порядок. И была такой аккуратной. Ему захотелось растрепать ее.
Но еще слишком рано. Она могла устать и испытывать боль.
– Холодновато для июня, – заметила она. – Надеюсь, ты не против того, что я смотрела на огонь? Он почти погас.
– Да нет, что ты! В это время года тут бывает довольно морозно, и уж конечно, холоднее, чем на юге. Лето к нам приходит медленно. – Алек разлил вино по тяжелым хрустальным бокалам, которые принес сюда Мак. – Ну вот, за шотландское лето! – сказал он, протягивая Мэри бокал.
Бокал она взяла, но пить не стала.
– Может, ты предпочла бы белое вино? В одной из корзин есть немецкий рейнвейн, правда, его надо пить хорошо охлажденным.
– Да нет, мне не по нраву твой тост.
– А что ты имеешь против лета? Солнце, голубое небо, пушистые облака, все эти птички, бабочки, цветы…
– Но меня же здесь не будет, и я всего этого не увижу, – спокойно проговорила Мэри.
«Ты могла бы быть здесь», – хотелось сказать Алеку. Но он промолчал.
– Что ж, тогда за лето, и за лондонское тоже. Полагаю, ты не будешь слишком утруждать себя, сидеть дни напролет за письменным столом и все такое, – пробормотал он.
– Да нет, если только мне не придется улаживать что-нибудь в загородном доме какого-нибудь аристократа. Такое случалось один или два раза. – Она сделала глоток вина.
– То есть это будет отпуск, проведенный за обычной работой.
– Да.
Он не станет спрашивать Мэри об этих поездках, тем более что она все равно ничего ему не расскажет. Ее осторожность – штука хорошая. Никто не узнает, какого дурака он свалял с Эдит.
Алек с хрустом откусил кусок сырного пальчика, с наслаждением глядя на огонь. Тишину в комнате нарушало лишь потрескивание и шипение дров в камине. Почему-то бессловесное понимание между ними, возникшее, когда они танцевали на лужайке, в доме исчезло. Мэри стала напряженной и с такой силой вцепилась в бокал, словно от него зависела ее жизнь.
Алек откашлялся.
– Вечер был чудесным, – сказал он. – Ты танцевала великолепно.
– Мне кажется, что это вроде езды на велосипеде. Достаточно начать танцевать – и все движения вспоминаются. Да и ты замечательный инструктор.