Любовь, или Не такие, как все (сборник)
Шрифт:
Спиридонов взгляд выдержал.
– Иные граждане, Иван Иванович, хуже шпионов. Так страну свою ненавидят, была бы их воля – все бы оболгали, опошлили. Вы говорите, про Манеж не знаете? Так я вам расскажу – уродство сплошное. Хрущев, помнится, очень хорошо сказал. Сейчас, минутку, цитату вспомню…
Голос и лицо Спиридонова вдруг преобразились, и он громко и яростно продекламировал:
– Что это за лица? Вы что, рисовать не умеете? Мой внук, и то лучше нарисует! Что это такое? Вы что – мужики или пидарасы проклятые, как вы можете так писать? Есть у вас совесть?
Маховиков восхищенно хмыкнул:
– Ишь,
– Да, он мог, – согласился Спиридонов.
– Да это я про вас, Степан Борисович. Талант просто!
Спиридонов пропустил комплимент мимо ушей.
– Враг поднимает голову, товарищ Маховиков. И у меня создается впечатление, будто вы этому потворствуете.
– Знаешь что, Степан Борисович, – Маховиков резко встал, и простыня осталась лежать на лавке. – Давай-ка мы этими вопросами потом займемся, после бани, после обеда, ладно? Я тебе рассказал, за что Миленького ценю, ты мне рассказал, за что преследуешь. Никуда он от нас не денется. Пойдем-ка еще пару заходов сделаем, пока время позволяет.
– Я больше не хочу, – попытался протестовать Степан Борисович.
– А что ты здесь будешь делать, один и без штанов? Бабку Тимофеевну охмурять?
При упоминании о штанах и слепой бабке решимость Спиридонова завершить банный день как-то поутихла.
– Если только не больше двух, – предупредил он Маховикова.
– Какой вопрос, Степан Борисович? Баня – это такое дело, против воли нельзя, а то не удовольствие, а пытка получается.
Спустя пять минут они снова лежали на полках, и ловкие банщики парили их попеременно то березовыми, то дубовыми вениками.
– А я… ух! еще… ух! спросить хотел… – с трудом шевеля языком, проговорил Спиридонов. – Что там… оох… за артефакт на стене висел… ух! у Миленького…
– Какой еще артефакт? Этот, из картона, изоленты и катушки ниток? Хе! – председатель довольно крякнул. – Это, Степан Борисович, его фотокамера.
– Чего? – не поверил Спиридонов. – Как фотоаппарат, что ли?
– Почему – как? Это самый настоящий фотоаппарат. Его Миленький из подручных средств собрал. Денег-то на настоящий у него нету, вот он, значит, и придумал себе самодельный.
– А как же оптика?
– Он и тут, засранец, ушлый оказался. Из очков сам линзы делает, сам полирует.
– Откуда у него такие навыки?
– Да из книжек, из журналов. У него за будкой целый склад – «Юный техник», «Химия и жизнь», «Наука и техника».
– Так он на эту камеру, получается…
– На нее…
– Так какая проблема? Вы же говорите, что его били. Сломали камеру – и все дела.
– Эх, Москва! Ты думаешь, самый умный? Да у нас мужики каждую неделю его халупу вверх дном переворачивают, фотки эти мерзкие рвут, камеру заодно ломают. Так он новую за пять минут смастерит. Я сам видел – руки у него с похмелья ходуном ходят, а он чуть ли не вслепую крутит-вертит. Подручных средств-то целая свалка. Криво получается, но ведь работает!
– А стратегическую съемку самодельной камерой вести можно?
– Мужики, хватит парить гостя, – объявил председатель. – Гость, кажется, угорел.
Пожарные были ребята незлые, зря председатель наговаривал. Как только Маховиков со Спиридоновым ушли, Миленького дружно раздели, а его лохмотья замочили со стиральным порошком
Когда водные процедуры закончились, самые молодые пожарные баграми замесили мокрые шмотки в корыте, и на том процедура стирки была завершена. Лохмотья несколько раз обдали сильной струей воды, выполаскивая таким образом остатки порошка и хлорки, и, когда вода перестала пениться, при помощи тех же багров развесили на кривобоком заборе, которым Миленький огородил свой автозак.
– Эй, а как же «Русский лес»? – обиженно спросил Миленький, завернутый в ветхое байковое одеяло, когда пожарники начали сматывать рукав.
– Сам слышал – начальство не одобряет.
– Вам жалко, да?
– Клименко, доставай «Русский лес», – распорядился командир.
Боец Клименко притащил стеклянный пузырек с распылителем и грушей, на дне которого плескалась зеленоватая жидкость.
– Это что? – не понял Миленький.
– Одеколон. Клименко, обработай.
Клименко несколько раз добросовестно стиснул перчаткой грушу, и Миленького окутало маленькое ароматическое облачко. Ладно, хоть глаза закрыть успел.
Так он и сидел, зажмурившись, пока пожарные не попрыгали в машину и не уехали восвояси. Только тогда жертва санобработки открыла по очереди сначала левый, потом правый глаз. Убедившись, что мучителей поблизости нет, Миленький распахнул одеяло, критически осмотрел свое изрядно траченное жизнью тело, болезненно поморщился и запахнулся обратно. Впрочем, на улице сейчас было куда веселее, чем в ветхом жилище Миленького, поэтому он решил погреться на солнышке.
Стоя в мокрых изнутри калошах, завернувшись в одеяло, Миленький наблюдал, как деловито шевелится помойка. Это только на первый взгляд здесь царил хаос. На самом деле все были заняты делом: обустраивали гнезда, выбирали пару, искали, что преподнести той, которая ответила благосклонностью. Эта сопричастность всего со всем всегда будоражила Миленького. В это время года его всегда переполняла жажда деятельности, тот самый творческий порыв, который обычно именуется вдохновением.
Он подошел к своим выстиранным шмоткам и осторожно, будто боясь разбудить, потрогал. Разумеется, они все еще были сырыми, хотя вода с них уже стекла. Впрочем, пока шмотье сохнет, нужно провести несколько необходимых подготовительных мероприятий.
Хлябая галошами, Миленький вернулся в свою халупу. Переобулся в заскорузлые кожаные коты, упертые у какой-то бабки из частного сектора, и направился к комоду.
У комода было четыре ящика, и все хитрым образом заперты на двухсотмиллиметровые гвозди. То есть это Миленькому казалось, что хитрым, а на самом деле это был секрет Полишинеля – в боковой стенке просверлили четыре сквозных отверстия с потаями, в которые вставлялись гвозди, и эти гвозди намертво стопорили ящики в пазах.
В нижнем ящике реактивы для проявления и закрепления пленки и снимков, запасные линзы для объектива. В верхнем – фотобумага и фотопленка, пустые фотокассеты. Во втором ящике сверху – бумага для оформления готовых работ, во втором снизу – работы, которые ждут оформления. Сейчас Миленькому нужна была пленка.