Любовь, или Не такие, как все (сборник)

Муравьева Ирина Вадимовна

Леонтьев стоял красный как рак.

– Чего стоишь? Иди ешь, говорю.

– Так это… Я ж говорю – Миленького арестовали. Я не шучу, Тамара Александровна только что звонила.

Иван Иванович не верил, Спиридонов видел это по его лицу – жесткому, непокорному.

– Этого не может быть, – сказал председатель. – Что известно?

– Да ничего не известно, – отстранился от стола Леонтьев. – Я ж не больше вашего знаю!

– Еп… – чертыхнулся Иван Иванович и посмотрел на часы. – Три часа дня, когда он чего успел?

– Известно,

в какое отделение его доставили? – спросил Спиридонов.

– Какое-какое, – огрызнулся Леонтьев. – Оно у нас одно.

– Вот что, Иван Иванович, – сказал Спиридонов председателю, – я сейчас съезжу в отделение и попытаюсь выяснить, что к чему.

– Да кого этот шибздик мог изнасиловать? – спросил Маховиков. – Ты же его видел, соплей перешибешь.

– Вы удивитесь, Иван Иванович, когда узнаете, что среди шибздиков насильников больше всех. Но я разберусь. Если он невиновен…

– А зачем тебе его спасать? Ты же его закопать хочешь!

– Кто сказал, что я хочу его спасти? Я хочу разобраться. Поехали, Леонтьев. Приятного аппетита, Иван Иванович.

Спиридонов встал, промокнул рот салфеткой и пошел к выходу. Леонтьев вопросительно посмотрел на Маховикова. Тот кивнул, и водитель побежал следом за лейтенантом. Иван Иванович остался один на один с сырниками.

До милиции Леонтьев и пассажир не перемолвились ни словом. Когда «уазик», взвизгнув тормозами, остановился у входа в ОВД, Спиридонов велел подождать его и вышел из машины.

Отдел внутренних дел располагался в сером трехэтажном здании. Вход с фасада, широкое крыльцо под бетонным навесом, опирающимся на четыре столба из труб большого диаметра, все выкрашено зеленой краской – и столбы, и двери, и перила, и даже железные уголки, предохраняющие от разрушения бетонные ступени крыльца. Этой же краской выкрашены все оконные рамы и отливы. Очевидно, зам по тылу здесь тоже был хозяйственный.

Спиридонов поднялся на крыльцо и вошел внутрь.

У стеклянного окна дежурной части толпился народ, служащий и штатский.

– Товарищи, разрешите пройти, – попросил Спиридонов. – Мне к дежурному.

– Все к дежурному, не видишь, что ли? – огрызнулся кто-то из штатских.

– Я из госбезопасности, по срочному делу.

Народ заозирался. Кое-кто торопливо отошел в сторону, будто заинтересовавшись стендом «Их разыскивает милиция», некоторые утянулись в узкий длинный коридор, кое-как освещенный шестидесятиваттными лампочками. У застекленного окна дежурной части остались только милиционеры.

– Вы позволите? – спросил Спиридонов, отодвигая от двери в дежурку младшего лейтенанта.

Сразу за дверью располагался «обезьянник» – узкое неглубокое помещение, оштукатуренное под «шубу», с дверью из толстой арматуры. Там сидел на корточках и держался за голову Миленький.

– Вам кто разрешил входить? – окликнули Спиридонова.

За столом у окна сидел

майор. Перед ним на стуле сидела девица, которую утром благодаря своевременному сигналу Спиридонова сняли с поезда. У нее были влажные волосы и весьма решительное лицо. Рядом с ней стояли лейтенант с вокзала и еще какая-то пара предпенсионного возраста. Все смотрели на Спиридонова.

– Сидите-сидите, я вам мешать не буду, – радушно улыбнулся незваный гость. – Я здесь по поводу гражданина Миленького.

– Он ваш родственник?

– Родственник? Прекрасная шутка, товарищ майор. Нет, разумеется, не родственник. – Спиридонов рассеянно начал шарить по карманам, тем самым успокаивая майора. – Где же оно… Минутку, я документ куда-то засунул… Ах, вот он… вот, прошу.

Майор недоверчиво принял удостоверение и открыл его. За несколько секунд по его лицу, словно рябь по воде, пронеслась целая серия эмоций – удивление, досада, злость. Он закрыл удостоверение, повертел в руках и вернул владельцу.

В это время девица, всматривавшаяся сначала в костюм, а потом и в лицо Спиридонова, вдруг спросила:

– Это же вы утром на вокзале были, да?

– Я. Но мне сейчас некогда, девушка, я разговариваю с товарищем майором, – Спиридонов переключил внимание на майора: – В чем обвиняют гражданина Миленького?

– Не обвиняют пока. Принимаем заявление у гражданки…

– Так что случилось? – перебил майора Спиридонов. – Вкратце, шершавым, так сказать, языком плаката.

Майор шумно вздохнул, но пошел навстречу.

– Гражданка Касатонова Таисия Фоминична, одна тысяча девятьсот шестьдесят третьего года рождения, принимая душ на садовом участке номер триста пятьдесят садоводческого товарищества «Ягодка», принадлежащем Забийворота Анатолию Михайловичу, одна тысяча сорок пятого года рождения, подверглась развратным действиям со стороны гражданина Миленького…

– Про него не надо, давайте дальше…

– А дальше вы нам помешали, товарищ лейтенант, – с претензией сказал майор.

– Ах, вот даже как! – обрадовался Спиридонов. – Замечательно. А вы, стало быть, – он обратился к пожилому гражданину, стоящему напротив гражданки Касатоновой и держащемуся за руку не первой молодости дамы, – гражданин Забийворота?

– Я? – испугался гражданин. – Не, я не он, я Ишутин.

– Я Забийворота, – сказал пухлый лейтенант.

– Замечательно. И вы видели, как гражданин Миленький совершал развратные действия?

Все посмотрели на Забийворота.

– Ну как – видел? – смутился он. – Я как раз шел… а тут она как заорет… а я бегом… и вот Ишутин, сосед мой… с супругой… тоже, значит, вместе со мной… бежим, значит… а она визжит, голая… а этот лежит – она ему дверью съездила по лбу.

– То есть об изнасиловании вы знаете со слов гражданки Касатоновой, а самой попытки не видели? – спросил Спиридонов у присутствующих.