Любовь императора: Франц Иосиф
Шрифт:
В конце октября Франц Иосиф приезжает к Елизавете в Меран. Он находит, что её настроение не улучшилось. Она по-прежнему сторонится людей, почти отвыкла появляться на обедах. Франц Иосиф тоже подавлен. Не только из-за ужасного происшествия с Рудольфом, но и из-за внутриполитического положения, которое снова осложняется, особенно в Венгрии, где временами устраиваются демонстрации в защиту Кошута, всё ещё находящегося в изгнании. Выясняется, что сейчас императора и императрицу больше соединяет общая боль, и осознание этого обстоятельства делает Елизавету ещё безутешнее.
«Когда я задумываюсь о будущем и вижу, что мне ещё предстоит жить и жить, я готова сойти с ума!» — записывает она в дневнике 25 октября 1889 года.
В таком настроении императрица прощается с близкими и отправляется в замок Мирамар. Там её ждёт яхта «Мирамар» под
На Корфу императрице желает нанести визит кайзер Вильгельм II [66] , который в связи с бракосочетанием своей сестры с наследным принцем Греции как раз путешествует на своём «Гогенцоллерне» в сопровождении военной эскадры. Но Елизавета просит принести извинения, так как она ещё не в состоянии принимать визитёров, и бежит со своей виллы в ближайшие окрестности, где скрывается целый день. Однако кайзер Вильгельм думает, что она в Гастури. Его эскадра, насчитывающая девять крупных кораблей, движется кильватерной колонной и, проходя мимо возвышенности, на которой расположена вилла императрицы, каждый корабль салютует двадцатью одним громовым залпом. Свита во главе с графиней Фестетич и бароном Нопчей смущённо взирает на это проявление почестей, которые оказываются не им, а повелительнице, не знающей ничего более неприятного, нежели подобные демонстративные приветственные церемонии. Когда эскадра входит в гавань, обер-гофмейстер барон Нопча спешит на борт, чтобы ещё раз устно принести извинения августейшей чете. Вильгельм II и его супруга всё понимают, они любезны и благосклонны, но в глубине души охвачены сомнениями и несколько разочарованы. Им хотелось своими глазами увидеть, как обстоит дело с Елизаветой, и в её поведении они находят подтверждение того, что говорят про неё в свете. В действительности синее небо, море, богатый, благоухающий растительный мир Корфу благотворно действуют на душу Елизаветы, и она с интересом, даже с азартом, вынашивает планы своего зимнего путешествия. 4 декабря императрица возвращается в Вену. На вокзале её встречает Валерия. Выходя из вагона, Елизавета вспоминает, что обычно встречать её приходил и Рудольф, и заливается слезами.
66
Вильгельм II Гогенцоллерн (Фридрих Вильгельм Виктор Альберт) (1859—1941) — германский император и прусский король (1888—1918), старший сын принца императора Фридриха и английской принцессы Виктории. Свергнут 9 ноября 1918 г., бежал в Нидерланды. 28 ноября 1918 г. отрёкся от престола.
— Знаешь, дитя моё, — говорит она Валерии, — если бы не желание увидеть тебя, мне не хватило бы сил вернуться. Хофбург ужасно тяготит меня. Здесь не только не сочувствуют, здесь ежедневно напоминают, буквально следят за тем, что произошло, и от этого бремени не избавиться. Иной раз мне кажется, будто Рудольф убил мою веру. Я взываю к всемогущему Иегове, но...
Елизавета просматривает свой гардероб. Отныне она ни за что не наденет пёстрые вещи, она изымает всё светлое и раздаривает одежду и зонтики, шляпы, платки и перчатки. Валерия просит отца не отмечать Рождество в Бурге, опасаясь, что это отрицательно подействует на мать. Так что на этот день Франц Иосиф, Елизавета, Валерия и Франц Сальватор едут в Мирамар. Впервые этот праздник отмечается без рождественской ёлки и подарков. Только на время, когда в прошлом году в этот день в этом же месте состоялась помолвка Валерии, Елизавета облачается всего на несколько минут в более светлое серое платье и, со слезами на глазах обнимая виновников торжества, желает им счастья.
В первый день нового года все обычные приёмы отменяются. Елизавета принимает только новобрачных и дарит Валерии брошь в виде двух сплетённых сердец. Настроение у неё не улучшается — она так же печальна и подавлена. При виде этой мировой скорби матери и её веры в безнадёжную предопределённость даже Валерию охватывает страстное желание очутиться в более здоровой атмосфере. Она много размышляет о матери, иной раз вынуждена признаться себе самой, что многое из случившегося не следовало воспринимать так болезненно. Слишком часто императрица, без всяких на то оснований чувствуя свою гордость задетой, вместо того чтобы объясниться,
13 января исполняется год со дня его смерти. Елизавета не сомкнула глаз всю ночь, у неё сильно болит голова, но она договорилась с императором съездить в Майерлинг, где ещё ни разу не была. Между тем охотничий замок был превращён в монастырь кармелиток, а комната, где скончался Рудольф, — в церковь. Императорская чета и Валерия выехали по прекрасной лесной дороге в двух экипажах. За всё время никто не произнёс ни слова. В Майерлинге священник служит мессу у алтаря, который возведён именно на том месте, где прежде стояла кровать кронпринца. Елизавета присутствует на мессе словно в кошмарном сне. Рядом с ней — император, спокойный, с христианским смирением. Елизавета с горечью вспоминает всех тех, кто сыграл неблаговидную роль в последние месяцы жизни Рудольфа. Познав такое, думает Елизавета, потеряешь всякую веру в жизнь, любовь и дружбу.
Через некоторое время до неё доходит известие о том, что 18 февраля скончался граф Дьюла Андраши. Казалось, Елизавете не суждено познать покой.
— Мой последний и единственный друг умер, — сокрушается она.
21 февраля Андраши хоронят в Будапеште. Императрица едет к его вдове, графине Катинке, которая горячо уверяет её в своей верности, преданности и любви и просит свою королеву в любой ситуации рассчитывать на неё и её сыновей. Вернувшись, Елизавета говорит Валерии:
— Только теперь я поняла, чем был для меня Андраши. В первый раз я чувствую себя совершенно покинутой, оставшейся без друга и советчика.
В середине марта Елизавета вместе с дочерью отправляется в привычное весеннее путешествие, на этот раз в Висбаден и Гейдельберг.
— Только благодаря тебе, — не устаёт повторять она, — я иной раз испытываю какое-то подобие весёлости. Как сложится моя жизнь после разлуки, вызванной твоей свадьбой, я не могу себе представить. Время, оставшееся до твоего бракосочетания для меня словно отсрочка казни.
Мало-помалу Елизавета всё же отказывается от той полной отрешённости, в какой пребывала со времени смерти сына: 11 апреля 1890 года она принимает, в частности, кайзера Вильгельма, а немного позже — жену императора Фридриха, которую любит, и не только как простую и приветливую, но и как очень рассудительную. Смерть мужа совершенно надломила эту женщину и восстановила её против всего света, но не против Бога.
— Моя участь не менее горька, чем твоя, — говорит она Елизавете, — людская неблагодарность по отношению ко мне просто невыносима.
Елизавета мрачно отвечает:
— Всё, что происходит, предопределено.
— Ну нет, я думаю, в конечном счёте владыка небесный всё делает для нашего блага; впрочем, я жду, потому что того, что наступает после смерти, не знает ни один человек.
Вскоре после этого визита Елизавета возвращается в Вену, где привычная жизнь снова вступает в свои права. Теперь уединение императорской четы нарушает фрау Шратт. Она частенько разделяет трапезу с ними и с Валерией, которой происходящее не по душе. Ей непонятно, как это может нравиться Елизавете.
В это время из Регенсбурга приходит новая печальная весть. Сестра императрицы, Нене Таксис, которую некогда прочили в жёны Францу Иосифу, тяжело заболела. Императрица спешит к постели больной, которая до последнего момента не догадывается, насколько серьёзен её недуг. Нене Таксис рада вновь видеть свою Зизи.
— Нам обеим пришлось выдержать в жизни суровые удары судьбы, — говорит Елизавета.
— Да, потому что у нас есть сердце, — отвечает Нене Таксис.
Спустя несколько дней она в ужасных муках испускает дух. Потрясённая, снова ропща на Бога и на весь мир, Елизавета возвращается домой.
— Теперь я понимаю, — признается она, — что из одного только страха перед таким концом можно совершить самоубийство.
Франц Иосиф надеялся, что мало-помалу ему вновь удастся приучить императрицу показываться на людях, однако эта новая потеря свела его надежды почти к нулю. «Император, — характеризует ситуацию немецкий посол принц Рейсо, — больше всего страдает от этой изоляции своей супруги, а всё бремя представительства ложится исключительно на его плечи. Понятие императорского двора исчезает, и отношения между ним и придворным обществом становятся всё более вольными».