Любовь к электричеству: Повесть о Леониде Красине
Шрифт:
– Поменьше бы этих споров на людях, Берг нам очень нужен, – сухо и деловито сказал Красин, отпустил Буренина, энергичными шагами вышел из сквера и на углу поднял трость, подзывая извозчика.
Тому назад лет сто пятьдесят, а то и все сто восемьдесят прибыл в Россию то ли немец, то ли швейцарец – в общем, нерусский человек Берг, почтовых дел мастер. Ни славы, ни денег на своем почтовом поприще оный Берг не нажил, но и не пропал, уцелел – осел в одном из многочисленных департаментов Санкт-Петербурга.
Женился этот первый Берг на русской небогатой барышне, все последующие Берги делали
Какое-то таинственное сочетание совершенно скромных наследственных качеств сделало Ипполита нахрапистым честолюбивым мужчиной. Оставив потомственную служилую линию, он пустился в коммерцию. Через некоторое время о Берге заговорили в промышленных кругах. Ипполит посватался к дочери московского денежного мешка Полупанова.
Сыну своему Ипполит Берг передал уже миллионное дело, но тот оказался из тихих Бергов и капитал не приумножил, хотя и не разбазарил: станки на фабриках стучали исправно, продукция сбывалась, пароходы гудели – капитал умножался уже сам по себе.
За год до описываемых событий Иван Ипполитович Берг погиб при катании на лыжах в Гармиш-Партенкирхене. Еще раньше скончалась его супруга. Дети остались одни – два сына и девочки Лиза и Таня. Старшим в семье оказался студент третьего курса университета Павел, которому меньше всего хотелось умножать наследственный капитал. Напротив, Павел страстно мечтал свести этот капитал к полному нулю путем социальной революции. Павел тяготился своим богатством, своими фабриками, где заведенным порядком естественно шла эксплуатация рабочего класса, он стыдился всего этого до тех пор, пока товарищи не разъяснили ему, что деньги являются прекрасным подспорьем в борьбе с самодержавием.
Надо сказать, что и Николай, студент Императорского Технического училища, человек взглядов, как мы видели, хоть и прогрессивных, но умеренных, тоже относился с какой-то неловкостью к семейному богатству, вроде бы стыдясь его.
Итак, братья подошли к своему дому, большому особняку. Дом строился парижским архитектором и представлял собой образец только что входящего в моду стиля «модерн»: огромные окна, забранные в декадентски изогнутые рамы, декадентские опять же бронзовые перила, ручки, фонари, облицовка по фасаду метлахской плиткой, чудно и тревожно загорающейся, когда на нее падали лучи закатного солнца, а внутри – черное дерево, особый какой-то «теплый» мрамор с внутренним огнем.
В гостиной братья застали небольшое общество. Развалясь в кресле и бесцеремонно вытянув ноги в странных высоких меховых сапогах, хохотал Виктор Горизонтов, юноша богатырского сложения. Смеялись и сестры, высокая румяная с толстой косой семнадцатилетняя Лиза и шестнадцатилетняя Таня, совсем еще девочка. Снисходительно улыбался друг Павла – штамповщик берговской обувной фабрики Илья Лихарев. Что же или кто же вызвал веселье барышень и молодых людей? Еще не входя в зал, Павел и Николай услышали высокий надтреснутый голос, порой начинавший как бы дребезжать от экстаза.
– Общество это должно быть взорвано и срыто лопатами до основания! Нужно расчистить место для новой жизни! Нужно сломать не только дворцы и тюрьмы, но и заводы, и
Это выкрикивал стоящий возле окна худой, одетый в черную косоворотку блондин. Жидкие волосы падали ему на выкаченные голубые глаза, правая рука то и дело взлетала над левым плечом.
– А булочные, Митяй, с булочными как поступить? – низким красивым голосом спросил Виктор Горизонтов, не меняя позы.
– Сжечь! – крикнул блондин. – Хлеб съедим, а булочные сожжем!
– А университеты? – спросил с порога Николай Берг.
Блондин сделал порывистое движение и застыл в рывке.
– Под корень! – взвизгнул он. – До основания! Плугом пройти по пепелищам университетов и библиотек, вместилищу векового обмана трудящихся! Мы должны разрушить города и уйти к дикой природе!
– Стоп! – сказал вдруг Горизонтов, поднялся с кресла и лениво потянулся, как бы демонстрируя свою великолепную фигуру. Он вынул из кармана серебряный рубль и протянул его неистовому оратору. – Пока еще булочные не сожжены, Митяй, сходи купи нам с тобой на ужин ситного, сахару да фунт чайной колбасы.
Блондин взял рубль, щелкнул каблуками перед барышнями и стремительно вышел, что-то все еще бормоча себе под нос.
– Хорош? – спросил Горизонтов, когда шаги блондина затихли в глубине зала. – А знаете, кто таков? Драгунский офицеришка, сын попа из Рязани, герой Кровавого воскресенья… – Горизонтов обвел глазами присутствующих, оценивая эффект, вызванный его словами.
– Вечно вы придумаете что-нибудь несусветное, Виктор, – сказала Лиза, посмотрев на Горизонтова чуть-чуть из-за плеча.
Таня же смотрела на него, простодушно открыв рот, как дети смотрят на фокусника.
Горизонтов пружинистой походкой прошелся по залу, потом, подпрыгнув, уселся на подоконнике.
– Я его джиу-джитсой взял, – откровенно бахвалясь, заговорил он. – Я вам рассказывал, господа, как в Нагасаки Кимура учил меня японской борьбе джиу-джитсу? Ребром ладони я могу убить человека. Если хотите, можете потрогать ребро моей ладони. Кто хочет? Лиза, хотите попробовать? Николай, ты? Илья? Павел? Ну потрогайте, чего вам стоит! Танюша, ты не хочешь? Ну иди сюда, потрогай! Каково? Сталь? То-то… Короче говоря, в тот день, во второй уже половине, на Крюковом канале я заметил одинокого драгуна. Вот, думаю, этого я и возьму. Пошел за ним следом, прятался в подворотнях. Впереди казаки разгромили трактир, в котором пытались скрыться рабочие. Побили десятка полтора народу, напихали в карманы водки и ускакали. Возле этого трактира я и взял Митеньку Петунина двумя приемами джиу-джитсу. Взял и приволок на свой чердак, на Фонтанку…
– Да зачем он тебе нужен был? – спросил Павел Берг.
– Сам не знаю, – простодушно ответил Горизонтов. – Должно быть, просто любопытно. Ночью этот тип бредил, метался в жару… дикий антисемитский бред… жиды, оказывается, к его колыбельке с ножами подбираются, и к царевичу, и к маменьке, но он их всех порубит, всех изничтожит! Утром истерика – бьется лбом в пол, погубил, говорит, тысячу душ православных. Убей, кричит, меня, выброси из окна. Ого, думаю, страсть какая, и возникла у меня идея. Начал я его агитировать в революционно-марксистском духе. Что бы вы думали, через неделю монархист-антисемит с поповской кашей в голове превратился в самого ярого революционера!