Любовь к велосипеду
Шрифт:
— Попробуйте сами этот металлолом подготовить! — крикнул он. — Вы мне приличную машину дайте, тогда посмотрим!..
Аркашка посмотрел на него долгим насмешливым взглядом.
— Плохому танцору и яйца мешают, — сказал он, и все засмеялись. Не столько над Володей, конечно, сколько над самим ответом засмеялись, но его словно кипятком обварило…
Сейчас, лежа у окна на своем стареньком продавленном диване, он смотрел на звезды, и никак не мог уснуть. В стороне от звездных скоплений, на черном бархате неба мерцала чистым кристаллическим блеском небольшая голубая звезда. он не знал ее названия, но чем–то она притягивала его, и, возвращаясь к ней раз за разом, он уже научился безошибочно ее находить в ночном небе. «Если правда, у каждого человека есть своя звезда, — подумал он, — то эта похожа на мою».
И, глядя на светившую ему из
Он ощущал в себе одновременно и горделивое чувство избранности, и смиренное сознание собственных несовершенств. Да, он был избран, но отнюдь не для того, чтобы непременно стать чемпионом, а для того, чтобы, отдав все силы годам изнурительных тренировок, мобилизовав всю свою волю и упорство, попробовать это сделать. Для этого тоже надо быть избранным, для этого нужен особый жребий. Что толку ждать от какого–нибудь Ядыкина рекордов? Все равно что ждать от козла молока.
Да, он хотел бы добиться больших высот в спорте. Но не столько о славе мечтал он при этом, сколько о любви. Он хотел стать знаменитым, чтобы все его любили. Не восхищались, не завидовали, а просто любили. Ведь отблеск его славы падет и на них, на тех, среди кого он вырос, кто воспитал его, кто помогал ему или просто по — дружески сочувствовал. И вот это — делиться с людьми своей славой, ощущая их ответную любовь, — казалось ему самым желанным. Даже когда он только думал об этом, у него сладко сжималось сердце и влажнели глаза.
Он хотел бы и своему родному городу принести славу. Магнитогорск всем известен в стране — не проходило дня, чтобы в газетах или по радио не сообщалось, сколько чугуна и стали выплавлено на его знаменитом комбинате, сколько проката выдали его мощные станы. Но это была какая–то однобокая, индустриальная известность. А больше город ничем не выделялся среди других. В нем не создавалось прекрасной музыки и талантливых книг, не было прославленных памятников старины, исторических зданий. Не было у города и громкой спортивной славы. Появлялись неплохие спортсмены, которые успешно выступали в области, на спартакиадах, но среди них не было ни одного чемпиона страны, не говоря уже о чемпионах мира и Олимпийских игр. А как было бы здорово, стань кто–нибудь из его земляков олимпийским чемпионом! Это бы сразу придало родному городу какой–то недостающий ему блеск. И может быть, именно ему, Володе, суждено стать таким чемпионом. Во всяком случае, он должен, он обязан попытаться, если есть хотя бы небольшой шанс.
Не спалось… Звезды гасли на бледнеющем небе. Но еще светилась та голубая звезда. И под ее чистое алмазное мерцание он задремал в остром предчувствии, что, несмотря ни на что, близится для него время свершений.
6
Выпускные экзамены, под знаком которых прошел весь последний школьный год, как–то не очень волновали Володю. На медаль он не тянул, а свои четыре с половиной в аттестате, был уверен, получит. Он добросовестно готовился, но вся эта экзаменационная горячка почти не задевала его, так что одноклассники даже завидовали его хладнокровию. Школа уже отошла для него на второй план — он просто доучивался. Пожалуй, больше он думал о первенстве области, которое должно было проводиться в их городе в начале июля. И потому, несмотря на экзамены, каждый день садился на велосипед и не возвращался домой, не выполнив всю программу тренировки.
Времени было в обрез, а оно еще с каждым днем словно убыстряло
В субботу, прихватив с собой провизию в рюкзаках и палатки, они отправились на озеро Светлое с ночевкой. До озера было километров шестьдесят — два часа хорошего хода по асфальтированному шоссе. Ребята, не растягиваясь, шли плотной группой, и Володя подолгу лидировал, с удовольствием ощущал свои сильные, тренированные ноги, будто слившиеся с шатунами и педалями в одно целое, в некую неутомимую силу, стремительно увлекающую его вперед. Ему нравилось вот так мчаться вместе со всеми, видя вокруг загорелые обветренные лица ребят, сверкающие на большой скорости спицы, тесно сгрудившиеся в разноцветных велорубашках спины гонщиков. Когда слитной группой они стремительно неслись по шоссе, разрывая тугой напористый воздух, он в иные мгновения ощущал себя в стае быстро летящих птиц. И это было прекрасное ощущение, — то, ради чего он стремился в секцию, чему еще недавно завидовал со стороны.
Часто сменяясь и поддерживая высокий темп, они быстро домчались до лесополосы, пересекавшей поля, и за ней сразу открылись в голубоватой дымке Уральские горы, растянувшиеся по горизонту невысокой грядой… Горы быстро приближались, вырастали округлыми, сглаженными временем и ветрами вершинами. Дорога вошла в них, петляя между каменистыми склонами и приметно взбираясь вверх. Горизонт сузился, замкнулся горами, но зато разнообразнее, живописнее стал пейзаж вокруг, с каждым поворотом дороги открывая новые виды. То это был цветущий кустарник вдоль мелкой, но быстрой речки, которую перемахнули по бревенчатому мосту; то дорога входила в белоствольный березняк, словно в чистый свежепобеленный коридор; то петляла между высокими соснами, и свежий хвойный аромат наполнял грудь.
Озеро Светлое, будто в чаше, лежало в овальной котловине среди окружающих его гор. Горы, словно в зеркало, смотрелись в озеро, а оно своей незамутненной светлой гладью, удваивая, отражало их. То здесь, то там скользили по озеру лодки, и тонкий перистый след у них за кормой лишь подчеркивал ровную гладь воды.
Несмотря на пройденные в хорошем темпе шестьдесят километров, никто не устал. Перекликаясь, аукаясь, хмелея от горного воздуха, ребята бродили среди деревьев, валялись в густой траве. Поляна, которую они облюбовали, была почти сплошь покрыта цветами. Птицы щебетали среди листвы, бабочки затейливо кружили над поляной. Даже шустрая белка прибежала, глянула на них сверху одним глазком и тут же умчалась, словно перепархивая с ветки на ветку, под общий восторг и улюлюканье.
Сразу же принялись ставить палатки, таскать хворост для костра — всем нашлось дело. Саша Рябов быстро собрал свои удочки и полез в камыши, где на чистых прогалинах воды широко расходились круги от играющей на закате рыбы. Пряжников и Зюганов, прихватив два пустых рюкзака, отправились в поселок за хлебом из местной пекарни, удивительно вкусным и пышным, славящимся на всю округу. Один Полосухин ничего не делал, а, развалясь среди сложенных в стороне рюкзаков и велосипедов, зубоскалил и давал указания. Он шутливо корчил из себя какого–то хана, предводительствующего ордой, но «орда» его приказов не слушалась, а весело переругивалась с ним.
– Эй, лапоть тамбовский! — кричал он Семанову, который вместе с Володей ставил палатку. — Куда тянешь? Провисать будет — двинь в сторону!..
– Я так двину, — огрызнулся тот, натягивая веревку на колышек, — три года икать будешь!..
— Что? Бунтовать у меня! — делал зверское лицо Аркашка.
— Молчи, шеф! — кричали ему. — А то взбунтуемся — в мешок и в воду.
Покончив с палатками, пошли всей оравой купаться. Вода в озере была такая теплая, чистая, что хотелось плавать и нежиться в ней бесконечно. А когда, уже в сумерках, вернулись на поляну, Ваня Гудко, большой любитель этого дела, быстро запалил костер. Возбужденные купанием, страшно проголодавшиеся, торопливо вынимали провизию, резали колбасу, вскрывали консервные банки. Зюганов с Пряжниковым привезли огромные душистые караваи хлеба, такого свежего, еще теплого, с такой аппетитной поджаристой коркой, что все тут же набросились на него, отламывая большие куски и запихивая в рот. Саша Рябов успел наловить с десяток окуней и чебаков, но пока закипала вода для ухи, в ход пошли колбаса и консервы.