Любовь к велосипеду
Шрифт:
— Не любишь меня — и не надо! Я тебе не красотка, — кивнул он на стенку, — чтоб меня любить. Я, может, и сам к тебе отношусь без особой симпатии… Но ты же тренер, ты должен быть объективным и справедливым. А иначе бардак будет у тебя в секции, и везде будет бардак при таком отношении…
Терпеливо, тщательно он собрал и смазал обе втулки. А когда прикрутил колеса барашками, подобрал шатуны, поставил педали, перед ним вдруг оказался велосипед. Конечно, изуродованный, будто побывавший в какой–то катастрофе, но это была все–таки гоночная машина, хоть и без седла еще, без туклипсов, без переключателя скоростей и тормозов.
И все же настроение у него поднялось. Если постараться, то многое можно исправить, отрегулировать,
— Там поглядим! — мрачновато- торжествующе сказал он красоткам на стенах и засучив рукава с новой энергией принялся за дело.
Ночью он долго ворочался на своей кровати, не в силах уснуть. Потом встал и на цыпочках, чтобы не будить мать, вышел в прихожую, включил свет.
Побитый, жалкий, но все- таки его личный гоночный велосипед стоял у стены. На руле в сетке–авоське висела груда запасных деталей. Володя осторожно перевернул велосипед вверх колесами, стараясь не звякать, разложил ключи и принялся дальше ремонтировать машину… Он заменил некоторые спицы, немного исправил «восьмерку» на заднем колесе, смонтировал тормозные колодки. Тряпочкой, смоченной в бензине, он протирал заржавленные части, когда дверь в прихожую открылась и мать, заспанная, в косо застегнутом халате, встала у порога.
— Ты чего это среди ночи? — испуганно спросила она.
— Не спится, мам, — оправдываясь, сказал Володя. Мать, нахмурившись, втянула носом воздух.
— А бензином–то навонял! Ты соображаешь что–нибудь? В квартире бензином велосипед моет…
— Я потом проветрю, мам…
— Ох, горе ты мое! — зябко кутаясь в халат, вздохнула мать. — Выпускные экзамены на носу, а ты игрушками занимаешься. Другие по ночам к экзаменам готовятся, а ты с железками возишься.
— Ничего, мам, нормально сдам…
— О чем ты хоть думаешь? — горестно качнула она головой. — Ты даже не выбрал еще, в какой институт поступать…
– Выбрал уже, — сказал Володя.
– Какой же?
– Институт физкультуры.
– Да что в нем хорошего! — всплеснула руками мать. — Чего ты в нем нашел?
– Ну… спортом буду заниматься. Может, стану классным гонщиком. Может, еще по телевизору увидишь, на Велогонке Мира… — скрывая улыбкой смущение, сказал Володя. — А нет, так тренером стану. Разве плохо?..
– Ох, навязался тебе этот велосипед. А если убьешься на нем? Обо мне–то подумал?.. Ты же у меня один, — со слезой в голосе сказала она. — Случись с тобой что, так мне хоть в петлю…
– Ничего со мной не случится, — возразил Володя. — Я же не на самолете летаю, не в автогонках участвую.
– Все равно, — сказала мать. — Не нравится мне все это. Готовься лучше в финансово–экономический. Вот ведь не слушаешь мать, а она тебе добра желает. Потом будешь локти кусать, да поздно…
Володя упрямо молчал, и она ушла, с досадой хлопнув дверью.
Все последующие дни, забросив уроки, книги, забыв все на свете, он тщательно исправлял и регулировал велосипед. Обнаружилось много дефектов и неполадок. Цепь была длинновата и вся обмотана ржавчиной — ее следовало хорошенько промыть в бензине, укоротить на два звона и смазать. Дольше всего он возился с ободами. Он и раньше знал, что «восьмерку», а тем более «эллипс», исправить нелегко, но только сейчас в полной мере ощутил, что это такое. Тщательно, по миллиметру подкручивая спицы, он за несколько часов напряженной работы устранял «эллипс» в одном месте, но тот обнаруживался в другом. Все тело затекло в согнутом положении, пальцы немели от спицевого ключа, тоска накатывала от такой работы, но он кренился и терпеливо, все новыми в новыми попытками приближался к идеальной форме колеса.
Никогда раньше он не увлекался техникой, ему трудно было справиться с некоторыми узлами. Но, разбирая и собирая их по
Единственное, что смущало Володю, — это переключатель скоростей, самый сложный и деликатный узел в гоночном велосипеде. Переключатель был стар, изношен и никак не поддавался регулировке. Его следовало бы просто выбросить и заменить новым, но другого переключателя невозможно было достать. Вот и приходилось так и эдак подгибать плоскогубцами щечки, вновь и вновь разбирать и смазывать ролики. Но толку было мало — все равно переключатель барахлил, и через каждые пятнадцать — двадцать километров нужно было подкручивать гайки, а то он мог просто рассыпаться по дороге — и тогда бери велосипед в руки и топай пешком. К тому же на малую ведущую шестерню и большую ведомую цепь не переключалась, и потому Володя мог оперировать лишь тремя скоростями.
Но даже в таком виде это была все же гоночная машина, не велодрын, а все–таки гоночный велосипед. И это наполняло душу радостью, возбуждало большие надежды. Если на прежнем своем велодрыне он неплохо крутил, то на гоночной машине, пусть всего с тремя скоростями и паршивым переключателем, он может показать настоящий класс.
А ему позарез нужно было хорошо выступить в гонке, и с результатом, близким к первому разряду. Когда он сказал матери, что собирается в институт физкультуры, это не случайно сорвалось у него с языка. Он все чаще думал об этом и взвешивал свои шансы. Почти по всем предметам, которые придется сдавать на вступительных экзаменах, у него были пятерки, за общефизическую подготовку он спокоен, но кто же примет его на факультет велоспорта, если нет никакого разряда? Да его и слушать не станут! Так что разряд по велосипеду, и не ниже первого, за оставшиеся два месяца он должен был непременно заиметь.
Перед самыми гонками он резко увеличил тренировочные нагрузки. Проходил каждый раз по 60–70 километров, чередуя короткие и длинные рывки, отрабатывая технику педалирования, учась брать подъемы на хорошей скорости. Уставал жестоко, до дрожи в коленях, выкладывался до седьмого пота, так что вечером валился в постель и спал как убитый. Но, контролируя себя, засекая время на отрезках, он видел, что техника педалирования у него становится все лучше и физически он готов к гонкам.
Все эти дни у него было счастливое ощущение предельно занятого, замотанного делами человека, которому удача плывет в руки. Оттого он и замотан, что надо спешить, действовать, чтобы не упустить ее. Просыпаясь утром, он сразу вспоминал, что у него есть теперь гоночный велосипед, вспоминал о Гале — и это наполняло все его существо такой силой, такой энергией, что она бурлила в нем целый день.
В те дни он редко встречался с Галей. Проходя по коридору, он прислушивался к звукам фортепьянного аккомпанемента из зала, где занимались гимнастки; его тянуло подойти и посмотреть, здесь ли Галя, но он удерживался. Ему не хотелось вызывать насмешливые взгляды, торчать у дверей, да и в коридоре разговаривать было не очень удобно. Здесь всегда толклось много народу, а он не хотел, чтобы насчет Гали чесали языки в секции, когда от нечего делать ребята заводили разговоры о девушках.
До предела занятый велосипедом, сосредоточив все свои помыслы на предстоящей гонке, он как–то мысленно откладывал на будущее свидания с Галей. Он, может быть, и не сознавал этого, но ему все еще не хватало веры в себя. Вот когда он выиграет гонку на открытии сезона, когда его заметят, заговорят о нем, тогда и с Галей, в ореоле успеха, он будет чувствовать себя увереннее.