Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо
Шрифт:
Он молча собрался и ушел на работу.
Для нее перевернулся весь мир. Ее месть была предназначена спасителям? Не может быть… Это невозможно! Но как выяснить? Как?..
Настя вспомнила про церковь, должен же священник как-то разрешить ее трагический вопрос… Когда она прибежала туда, вечерняя служба еще не кончилась. В почти пустом храме Настя металась от иконы к иконе, всем подряд ставила свечи. Старушки зашикали на нее.
Как только батюшка вышел из алтаря, она кинулась к нему:
– Вы можете… Скажите… Батюшка, –
– Вы успокойтесь, – сказал отец Александр и отвел девушку к окну. – А теперь говорите.
– К вам все местные ходят. Всех вы знаете. Со всеми разговариваете. Может, слышали что-нибудь об аварии, которая случилась тут двадцать лет назад, осенью… в октябре… Тогда два человека погибли, муж и жена… С ними еще ребенок был. Девочка выжила.
– Да, печальное происшествие. Мне об этом рассказывали.
И священник подтвердил все, что говорили ей Лобовы. Насте особенно врезались в память его слова о Платоне Лобове:
– За чужим ребенком бросился, позабыв о своих.
Настя не решилась спросить, был ли ее отец пьяным.
Это и так следовало из слов священника. По ее лицу текли горючие слезы, подобные обжигающему кипятку. В ее глазах застыло отчаяние.
– Вы… та девочка из машины… – догадался отец Александр.
– Господи, что я наделала… Почему я не поговорила с ними, – Настя развернулась и пошла к выходу.
Отец Александр – за ней.
– Подождите! Что случилось, как вас зовут? Она повернулась и в упор спросила:
– Я попаду в ад?
– Да почему же?
– Потому что я им мстила, мстила, мстила, – она закрыла глаза.
Отец Александр разговаривал с Настей больше часа, уговаривая ее пойти к Лобовым и от всего сердца попросить прощения. Но она так и не поверила его словам.
– Я бы такое не простила… – отговаривалась она.
– И вы бы простили, – уверял отец Александр.
– Я? Да вы не знаете, какая я… гадина! Они спасли меня, а я у них… если бы вы знали, что я у них отняла…
– Были бы вы в действительности такой, как сейчас себя изволили назвать, вы бы так не мучились. Ведь вы раскаиваетесь, я вижу. Значит, ничего еще не потеряно.
Утром Настя ходила плакать к кресту, поставленному на месте гибели родителей. Цветов она не принесла…
Потом вернулась к Ярославу, легла на кровать, уткнувшись головой в подушку, и так пролежала до вечера, пока он не вернулся с работы. На все попытки поговорить Настя отвечала:
– Потом. Все потом. Не трогай меня… Потом…
– Ты можешь объяснить мне, что с тобой происходит? – спросил Ярослав и сел у нее в ногах.
– Я ничего не могу. И ничего не хочу. Жить за твой счет не хочу. А деньги у меня кончаются… надо что-то придумать… – не поворачиваясь к нему, монотонно проговорила она.
– Ну ладно, утро вечера мудренее… – Он заботливо укрыл ее одеялом и выключил в комнате свет.
Рано
– Все! Все испортила! Сама виновата! Дура! Так мне и надо! Господи! Что я натворила!
Потом села на корточки и подожгла. Когда огонь потух, она без боязни вскрыла себе вены на левой руке…
В этот момент что-то заставило Леню сесть в машину и мчаться в Любавино. У знакомой двери жилища Ярослава он чуть отдышался и заколотил в дверь:
– Настя, открой! Я знаю, что ты там! Открой, я не уйду, пока не откроешь, слышишь?
Из-за двери несло гарью. Леня с силой налег на нее, дверь поддалась и распахнулась. Он вошел в комнату. От потока воздуха закружились клочки горелой бумаги. Настя лежала без сознания, по полу растеклась лужа крови…. Леня не стал надеяться на «Скорую», с помощью соседей посадил ее в машину и отвез в больницу.
Насте влили четыреста кубиков – так сказала медсестра, которая советовала Лене идти домой. Страшное осталось позади. Она пришла в себя и теперь спит. Но он все равно не уходил…
К вечеру появился напуганный Ярослав. Невольно ему пришлось разговориться с Леней. Выяснилось, что попытку самоубийства Настя совершила после визита Лобовых.
– Ведь видел, что сама не своя, – ругал себя Ярослав. – Как с твоими родителями поговорила…
– Что? – поразился Леня. – И что они ей сказали?
– Откуда я знаю? Они меня выставили. А вернулся – она одна и рыдает без остановки.
Леня больше ничего не стал выяснять у соперника, помчался домой. Влетел на кухню и заорал:
– Что вы ей сказали? Когда вы были у Насти… что вы ей сказали?
– Ну а я что говорил? Он снова с ней встречается, – сделал вывод Лобов и ответил с вызовом сыну. – Сказали, как есть, – правду.
– Да грош цена вашей правде, если после этого человек вскрывает себе вены!
Мама Таня опустилась на стул и осторожно спросила:
– Жива?
– Жива… Но без сознания, – сгустил краски Леня. – Что вы ей наговорили?
– Сынок, мы думали, что она должна узнать правду…
– Думали они… Вы ее терпеть не могли! Довольны теперь? – огрызнулся Леня и, хлопнув дверью, вышел, оставив родителей в полной растерянности.
Они и говорить сначала не могли, переживая случившееся. Потом Лобов решительно заявил:
– Ты как хочешь, а я перед Настей никакой вины не знаю: мы ведь ей правду сказали.
– И что, отец? Кому от этого стало лучше? Уж точно, не Насте, – сокрушенно покачала головой Татьяна.
– Ее ненависть душила, правда тут ни при чем!
– Нет, Платон, ее совесть замучила.
– Ну и мучилась бы! Вены-то резать – дело нехитрое… – возражал Лобов.
– Ты, отец, думай, как хочешь, но плохой человек так переживать не стал бы.