Любовь, как следствие вендетты
Шрифт:
Она посмотрела на часы. Дарес пробыл с Оливией недолго.
— Кто отсюда выехал?
Резкий тон мужа грубо оторвал ее от размышлений, а когда она заговорила, то почувствовала, что сердце готово выскочить из груди.
— Харитос. Я… я попросила его пообедать со мной.
Ты вернулся раньше, чем я ожидала.
Дарес вошел в комнату, смуглый и высокий, с какойто угрозой в глазах.
— Я говорил тебе, чтобы ты не виделась с ним!
Злость и обвинение
— Я перестану с ним встречаться, когда ты перестанешь встречаться с той женщиной.
— Женщиной?
— Я видела вас вместе в Родосе. И Харитос вас видел. Так что ты делаешь одно, а я другое. Я собираюсь выехать в город с Харитосом, и тебе придется с этим согласиться.
Она не собиралась делать того, что говорила, но ее желание ответить ударом на удар было сильнее, чем боль внутри нее. Оно было сильнее ее осторожности, и с горящими глазами она сказала:
— Ты высокомерный тиран, но я тебя не боюсь. И я буду делать то, что сочту нужным!
Он шагнул к ней и схватил ее за руки.
— Ты будешь делать то, что говорю тебе я, — процедил он сквозь зубы. — А я говорю тебе только один раз, чтобы ты прекратила свои встречи с этим человеком. Прими этот совет и…
— Совет? — вскрикнула она.
— Приказ. Прими его к сведению, или ты будешь проклинать себя сама.
— Опять угрозы? — Она решительно посмотрела ему в глаза, дрожа от возмущения и, резко дернувшись, вырвала руки. — Мне нет дела до твоих угроз!
— Ты напрашиваешься, Тони, — громко сказал он, грозно глядя на нее, его лицо исказилось от злости. — Надо было давно указать твое место, где тебе надлежит находиться, сразу и навсегда!
— На мое место гречанки! — закричала она, и тут же испуганно смолкла, ожидая его реакции. К ее удивлению, он просто медленно проговорил:
— Я так и знал, что ты понимаешь по-гречески.
К замешательству Тони злость исчезла, но осталась горечь. Он продолжил:
— Так ты понимала все, что я говорил в тот день, в доме деда?
— Если я понимаю по-гречески, то вроде бы должна, — едко согласилась она.
— Я не был уверен, насколько ты знаешь греческий.
Казалось, что он слегка обрадовался, а она почувствовала сильное замешательство.
Правда, сердце ее еще билось, как сумасшедшее, а гнев и ярость еще душили ее, но постепенно она успокаивалась.
— Ты поняла, о чем я говорил с Иванией, — задумчиво произнес он, глядя на нее. — Ты сделала пару ошибок, а я был туп и не смог понять, что ты все понимаешь.
Но…
Он покачал головой и закончил, совершенно ошеломив
— Я очень сожалею обо всем том, что было сказано.
— Это неправда? Пэм настаивает, что ты имел в виду что-то другое?
— Ты рассказала Пэм? — резко спросил он. — Пэм все знает?
— Пэм была в Родосе со мной, когда мы видели тебя с подругой, — проговорила она, пытаясь сдержать слезы.
Это, должно быть, была реакция — злость сменилась слабостью. — Мне пришлось ей все рассказать.
Его злость совершенно прошла, но эта новость произвела какой-то отрезвляющий эффект. "Ясно, он недоволен тем, что Пэм знает, что он нечестен, — подумала Тони. — Но ему совершенно все равно, что думаю я." Эта мысль совершенно добила ее, и, не в силах больше сдерживаться, она разрыдалась.
— Пэм уверена, что… что у меня есть любовница? — медленно спросил он.
— Так же, как и я! — воскликнула она. — Ты был с ней помолвлен, а теперь понял, что л-л-любишь ее снова.
— Я понял? — Он помолчал, а потом спросил: — О чем ты плачешь, Тони?
Она не нашла, что ответить, но он, не дождавшись ее ответа, снова близко подошел к ней и мягким, почти нежным голосом, спросил:
— Ты, что, ревнуешь меня к Оливии, да?
— Ревную? — все, что смогла она ответить. — Нет, конечно! Почему я должна ревновать?
Мягкая улыбка тронула его губы.
— У тебя нет никаких причин… если только, — добавил он медленно, — если только ты меня любишь.
Его глаза встретились с ее. Он понял — только и подумала Тони, — и ею овладело сильное смущение.
— Я нет… я хочу сказать… как я могу любить?
Она замолчала, потому что он засмеялся, но без всякого издевательства или насмешки.
— Как ты можешь любить высокомерного тирана?
Это ты хотела сказать? — произнес он и, так как она молчала, договорил: — Я не высокомерный тиран, моя дорогая, а вот ты была для меня настоящим мучением.
Что он говорит? И этот мягкий голос, в котором, кроме нежной любви, ничего нет.
— Дарес, — недоверчиво выдохнула она, — ты… любишь меня?
— Любишь?! — Прежде чем сообразила, она оказалась в его объятиях, а на губах ощутила властный, нежный, мягкий поцелуй. — Я обожаю тебя!
Наконец он отпустил ее, а в глазах его появилась печаль:
— Скажи мне, дорогая, есть ли перемены в твоем отношении к моим… моим…
— Это была расплата за твои слова, — сказала она не без вызова в голосе.
— Это вызвало перемены или нет? — спросил он ее и, не дав ответить, добавил: — Я думаю, что ты не изменилась.