Любовь контрабандиста
Шрифт:
Он организовал свою шайку с энергией и искусством опытного полководца. Специальный парламентский акт, изданный после войны и объявлявший контрабанду вне закона, изрядно позабавил его, не более того.
Он вполне мог позволить себе просто-напросто игнорировать таможенных чиновников, которые, в свою очередь, приходили в трепет от одного имени Куэйла.
Одетый как заправский денди, подражая господам из высшего общества, к которому он принадлежал, Лью Куэйл тщательно копировал манеры и изысканный стиль щеголей Сент-Джеймса. Но если кто-нибудь вставал у него на пути или бросал ему вызов,
— Сегодня вечером вы прелестны, как никогда, — произнес он хриплым голосом обольстителя, с той характерной интонацией, которая еще ни разу не подводила его в подобных случаях. Он-то привык считать себя неотразимым во всем, что касалось любовных делишек!
— Я пришла сюда, т-только чтобы предупредить вас, — повторила Леона.
— А я вижу, что вы надели то самое платье, которое я выбрал для вас.
Глаза его остановились на ее обнаженных плечах и мягких, нежных бугорках грудей в том месте, где глубоко декольтированное по последней моде платье открывало крохотную ложбинку между ними. Тоненькие голубые жилки, заметные на юной коже, подчеркивали ее белизну и свежесть.
Леона инстинктивно подняла руки, мысленно упрекая себя, что не захватила с собой шаль или накидку, чтобы прикрыть наготу.
— Вы выбрали для меня! — воскликнула она гневно, отвлекаясь на мгновение от главной цели своего прихода. — Его подарил мне Хьюги!
— Неужели вы действительно верите, что Хьюго мог додуматься до этого или, расщедрившись, решил сделать приятное своей любимой сестренке? — осведомился Лью. — Я мог бы и сам преподнести его вам, но опасался, что вы не станете его носить. В любом случае вы должны оценить мой тонкий вкус.
От стыда и досады щеки Леоны вспыхнули густым румянцем.
— Если бы я знала, что это вы купили его для меня, я бы вышвырнула его в окно! — возразила она с горячностью.
В ответ он расхохотался, запрокинув голову, и смех его беспрепятственно разносился под сводами пещеры, отдаваясь гулким эхом.
— Сколько огня! Сколько страсти! — произнес он наконец. — Ну что ж, по крайней мере, я не совсем вам безразличен.
Слишком поздно она сообразила, что, действуя ей на нервы, он стремился вызвать ее на откровенность, вынуждая дать волю своим затаенным чувствам, и преуспел в этом. Он часто прибегал к подобному приему, после чего она всегда испытывала горькое сожаление при мысли о своей несдержанности, считая ее вульгарной.
Если бы только она могла заставить себя относиться к Лью с ледяной отчужденностью! Будь она на самом деле полностью равнодушна к нему, он не имел бы над ней никакой власти. Для нее это было совершенно очевидно, и тем не менее ему всегда каким-то образом удавалось усыпить ее бдительность, повергая в дрожь одним фактом своего существования, тогда как единственным ее желанием было забыть о нем и никогда больше не видеть.
Словно почувствовав, что зашел слишком далеко, он продолжал:
— Расскажите мне о ваших новостях. Я больше не буду вас дразнить.
Несмотря на то что люди, сидевшие вокруг костра, не могли слышать ни слова
Они отлично понимали, что только сообщение чрезвычайной важности побудило ее появиться среди них, и, всматриваясь в их грубоватые, но полные внимания лица, она снова бросила беглый взгляд на человека с окровавленной щекой и кляпом во рту и быстро спросила:
— Кто он?
— Предатель, — коротко ответил Лью, следивший за нею краешком глаза.
— П-предатель? — пробормотала Леона чуть дыша и вздрогнула. — Вы имеете в виду, что он выдал тайну… этого места?
Лью покачал головой;
— Нет, до этого дело не дошло. Он успел узнать совсем немного, но рассчитывал на большее. К счастью, мы вовремя поймали его с поличным — к счастью для нас, разумеется.
— Что вы х-хотите с ним с-сделать?
Леона сознавала, что не вправе не задать этот вопрос, хотя ответ ей был заведомо известен. Вид несчастного был ужасен: из зияющей раны на щеке и глубокого шрама на лбу струилась кровь, тяжелые веки были наполовину сомкнуты, рот чуть приоткрыт, на всем его облике уже лежала печать обреченности. Глядя на его изорванную в клочья куртку, она догадалась, что его жестоко избили. На голове его также виднелись следы крови — вероятно, его волочили за волосы, — и сквозь порванные штаны просвечивала кожа на коленях, вся в синяках и ссадинах.
— Вы спрашиваете, что мы собираемся с ним сделать? — произнес Лью жестко, повышая голос. — Нам придется выколоть ему глаза и отрезать язык. Затем мы отсечем ему обе руки, чтобы впредь наши враги не смогли получить от него ни единой строчки. Но даже после этого у него еще остается возможность провести их сюда, так что для верности мы отрубим ему ступни ног. А потом…
Леона, вскрикнув, заткнула уши руками.
— Перестаньте! — Голос ее дрожал. — Перестаньте!
Ни с-слова больше. Я не в с-силах этого вынести.
— Но вы должны слышать, — настаивал Лью, — и он тоже. Перед вами шпион, подлая змея, затесавшаяся среди нас, чтобы через преданных нам людей добывать нужные ему сведения и передавать их тем, кто всеми способами норовит разделаться с нами.
— Почему бы вам не п-покончить с ним сразу? — прошептала Леона. — Это было бы б-более великодушно.
— У нас нет причин с ним церемониться, — отрезал Лью. — Он приговорен и должен умереть — в свое время.
Неужели теперь, когда он видел наши тайные ходы и наши лица без масок, мы позволим ему снова выйти на свет божий? Но в назидание остальным его смерть будет медленной — да, очень медленной и мучительной. Впрочем, я полагаю, вам бы не хотелось стать всему этому свидетельницей.
Леона понурила голову.
— Я с-сейчас же уйду, — запинаясь, ответила она. — Я здесь только для того, чтобы передать вам, как просил меня Хьюги, что к нам в замок неожиданно приехал лорд Чард.
— Лорд Чард! — не спеша повторил за ней Лью.
— Он получил распоряжение его величества искоренить контрабанду на побережье. Ему поручено арестовать всех, кто к ней причастен, и п-привлечь их к с-уду.
Каждое слово давалось Леоне с невероятным трудом, язык почти не слушался ее, однако Лью все понял.