Любовь красного цвета
Шрифт:
Пять минут растянулись в пятнадцать. Роуленд вернулся еще более задумчивым и рассеянным, чем прежде. «Такси уже едет», – сообщил он, глядя куда-то мимо нее. Линдсей попыталась изобразить на лице радость.
– Ну и как, есть прогресс?
– К сожалению, нет. Джини удалось поговорить с несколькими девочками из челтенхэмской школы. Одна подтвердила, что Кассандра в разговорах несколько раз упоминала имя Стара. Этим все и ограничилось. Никто из них не смог больше сообщить ничего интересного. От Майны по-прежнему ни слуху ни духу. Если бы она объявилась, то наверняка мы бы об этом уже знали – был бы звонок от Макса или из редакции. Завтра в газете будет материал о смерти Кассандры и исчезновении Майны.
Его слова прервал звонок в дверь.
– Ну вот и твое такси. Подожди секундочку, я сейчас разыщу книги, которые обещал Тому.
Пять минут спустя Линдсей сидела на заднем сиденье малолитражки, прижимая к себе три книги: одну – о Бергмане, другую – о Феллини, плюс объемистый том, посвященный французской nouvelle vague. [23] Дорога домой оказалась долгой. Водитель все время путался – сколько раз он сворачивал не там, где надо, и не столько ехал вперед, сколько разворачивался и возвращался назад. Линдсей сидела нахохлившись и сердито молчала. Конечно, Роуленд был к ней весьма внимателен, но Линдсей не покидало чувство, что, получив всю информацию, он отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.
23
Новой волне (фр.). Имеется в виду направление в кинематографе, зародившееся во Франции в 60-е годы, наиболее яркими выразителями которого считаются режиссеры Жан-Люк Годар и Франсуа Трюффо.
В самом деле, чего ей удалось достичь за сегодняшний вечер? Поджарила вполне съедобный омлет на почти непригодной сковороде. Снабдила Роуленда информацией – интригующей, захватывающей. Жаль только, проку от этой информации мало… А Роуленд даже не соизволил хотя бы в двух словах поведать о сути материала, над которым начал работать. Работать вместе с Джини. А она, Линдсей, получается, недостойна его высокого доверия.
– До чего же я ненавижу весь этот мир! И всех, кто его населяет, – поделилась она своим настроением с Томом, который, несмотря на поздний час, бодрствовал перед телевизором.
Небольшой комочек на диване, который Линдсей в полутьме приняла вначале за подушку, зашевелился, превратившись в девушку – миниатюрную, с удивительно миловидным лицом. Это была Катя, подружка Тома.
– Да брось ты, – добродушно протянул Том, не отрывая взгляда от экрана. – Не все же тебя в этом мире ненавидят. Во всяком случае, не я.
– И не я, – робко пискнула Катя. – Привет!
У Линдсей потеплело на душе. Ложась в кровать, она скинула на пол пухлый слезливый роман – яркий образец дорожного чтива, для верности оттолкнув его ногой подальше. А потом битых два часа читала Апдайка. И все же, когда было уже далеко за полночь, Линдсей вылезла из кровати и достала из-под шкафа толстый роман. Для нее важен был финал. Главный герой произведения проявил чудеса живучести – ему позавидовал бы сам библейский Лазарь. На пятьсот двадцатой странице он окончательно воскрес из мертвых, успел снова соблазнить главную героиню, на пятьсот тридцатой закатил ей грандиозный скандал и на предпоследней, после сексуального марафона на целых восемь страниц, повел ее к алтарю. Умиротворенная, Линдсей опустила голову на подушку и заснула сладким сном.
А Роуленд в это время лежал в постели на втором этаже своего дома с окнами на шпиль Хоксморской церкви. Вскоре после отъезда Линдсей он заметил на противоположной стороне улицы белый «Мерседес» с откидным верхом. Сейчас у него не было ни малейшего желания снова выглядывать из окна, чтобы удостовериться, по-прежнему ли стоит там машина.
Роуленд заново обдумывал то, о чем рассказала ему Линдсей. Сначала он думал о ней, потом о Джини, потом о Кассандре, которой уже не было в живых, потом о Майне, которая все еще не нашлась, и в конце концов о темноволосом молодом человеке лет двадцати с лишним запоминающейся наружности и неизвестной национальности. О поставщике клубнички для Митчелла со странным именем Стар.
Уже под утро, около трех часов ночи, Роуленд забылся беспокойным сном. Словно сквозь туман ему виделись Эстер и Новый Орлеан. Вокруг них были знакомые места, и все же его не покидало чувство, будто он потерялся. Они шли вместе по знакомым улицам, Эстер настойчиво пыталась ему что-то сказать, но Роуленд не слышал ее.
Он проснулся внезапно, будто от толчка, и теперь лежал, пытаясь справиться с чувством безотчетной тревоги, которое всегда вызывают подобные сновидения. Минуты складывались в часы, а странное ощущение – какой-то сплав бессонницы и смертельной усталости – никак не уходило. Словно прошлое и будущее навалились на него одновременно.
Утром Роуленд первым делом позвонил Джини. Она торопилась на самолет, который улетал в Амстердам в пол-одиннадцатого. Там она собиралась разыскать родителей голландской подружки Стара – Аннеки, которые, возможно, могли располагать какими-то сведениями о Старе.
– Спроси, не может ли он быть американцем, – проинструктировал ее Роуленд, – и нет ли у него каких-нибудь американских связей.
– К чему все это, Роуленд? Не думаю, что они вообще что-нибудь знают о нем.
– Все равно спроси.
Положив трубку, он почувствовал приступ раздражения. Роуленд злился на самого себя. Нарушая свои собственные заповеди, он занимался делом, которое считал самым презренным на свете. Он видел улики там, где их не было. Впрочем, успокоил себя Роуленд, в этом нет ничего удивительного. Существовало множество причин, по которым чувство меры в последнее время изменяло ему. И среди этих причин далеко не последней была нехватка сна.
– Не указывает ли что-нибудь на то, что этот Стар может быть американцем? – повторила свой вопрос Джини. – Или, возможно, у него есть какие-либо американские связи? Ваша дочь никогда вам не говорила, что у нее появились американские друзья?
Эрика ван дер Лейден, сидевшая напротив Джини на низком диване, отрицательно покачала головой:
– Нет. Если не считать записки, которую она оставила, Аннека никогда не упоминала об этом человеке. Не припоминаю, чтобы среди ее друзей были американцы. Мы живем тихо, неприметно. Аннека все дни проводила в школе, а приходя домой, садилась за уроки. Если и уходила куда-нибудь, то только с друзьями, которых я хорошо знаю. Мы с мужем никогда не позволяли ей разгуливать по Амстердаму одной, шляться по кафе и прочим местам такого сорта. Наша Аннека была воспитана в строгих правилах. Мы с мужем люди старомодные, возможно даже, излишне.
– Понятно, – вежливо промямлила Джини, не уверенная, стоит ли продолжать расспросы. Она уже целый час сидела в этой уютной, тихой, со вкусом обставленной комнате. Вошедшему сюда казалось, что он видит перед собой одну из картин с классическим голландским интерьером, из тех, что так нравились Джини. Облицованная изразцами дровяная печь в углу, высокие окна, выходящие на один из самых живописных каналов Амстердама… Эрика ван дер Лейден была изысканной и аккуратной, под стать своему дому. Эта женщина лет тридцати пяти отлично говорила по-английски. Ее стиль был безупречен и традиционен: дорогие мягкой кожи туфли на низком каблуке, классическая юбка из серой шерсти, свитер и жакет одного тона, нить жемчуга.