Любовь красного цвета
Шрифт:
– Но у тебя, судя по всему, существуют какие-то догадки?
– Я думаю, в нашем распоряжении есть нечто большее, чем просто догадки, Роуленд.
– На самом деле? – Роуленд пристально смотрел на собеседницу. – Это, видимо, что-то очень серьезное. Ты на глазах преобразилась: так и светишься.
– Это, наверное, из-за огня в камине, – парировала Линдсей. – И я действительно чувствую возбуждение. На протяжении всего уик-энда я чувствовала, что права в своих догадках.
– И – молчала!
– Просто не хотела тебе мешать. У тебя же был аврал, тебе с Джини и Максом нужно было поработать. Кроме того, я не была уверена, что тебе это будет
– Мне интересно, – сказал он. – Крайне интересно. Итак, объясни, что ты имела в виду.
– Хорошо. – Линдсей снова перевела взгляд на зеленую папку. Роуленд пододвинул свое кресло поближе к ней. На стенах, обитых деревянными панелями, плясали отблески огня.
– Ваши сотрудники поработали на славу, – неторопливо начала женщина. – В этой подборке есть даже такие вырезки, которые ни разу не попадались мне на глаза. Я начала писать о моде в 1978 году, а на первый парижский показ попала лишь в 1984-м. Именно поэтому я в первую очередь обратила внимание на статьи, посвященные ранним демонстрациям моделей Казарес – моделей, на которых, собственно, она и сделала себе имя. Разглядывая снимки тех лет, я наткнулась вот на этот. Он сразу же привлек мое внимание. Это – вечернее платье, созданное Марией Казарес в 1976 году. Фотография – из американского журнала мод «Харперз базар».
Линдсей извлекла из папки вырезку, о которой только что говорила, и Роуленд наклонился поближе, чтобы рассмотреть ее.
– Никто, кроме нее, не мог сделать такое платье, Роуленд. Ни Лакруа, ни даже ранний Сен-Лоран. Оно могло появиться на свет только под руками Казарес. Ее почерк – в каждой детали этого наряда. Это платье – часть ее «русской коллекции», по крайней мере, под таким названием ее запомнили. Взгляни на линии этой пышной юбки. А какой чудесный цвет! Глубокий темно-зеленый, напоминающий морские водоросли. Обрати внимание на то, как отделаны швы – узкой тесьмой из черного бархата. Посмотри на золотую и зеленую парчу на рукавах, как подчеркивает ее причудливые изгибы меховая оторочка. Видишь? Корсаж и рукава задуманы таким образом, что плечи кажутся уже, а…
Роуленд зевнул, и Линдсей осеклась на полуслове.
– Сосредоточься, Роуленд, прошу тебя. Это очень важно. Если ты не прочувствуешь этого, то не поймешь и того, о чем я собираюсь тебе рассказать. А теперь скажи, что ты видишь перед собой.
– Мне не нравится этот тюрбан на голове манекенщицы. Он выглядит глупо.
– Забудь о тюрбане, Роуленд. Смотри на платье. Постарайся рассмотреть его составные части, попробуй понять его язык, прислушайся к истории, которую рассказывает этот наряд. Разве она не романтична, разве не заставляет тебя думать о балах в Санкт-Петербурге? Вспомни… – Линдсей мучительно рылась в собственной памяти. – Вспомни «Войну и мир», сцену бала, Наташу Ростову, едущую на санях по заснеженным улицам.
В глазах Роуленда зажегся огонек. Похоже, Линдсей сумела добиться своего.
– Да, – задумчиво проговорил он, – я начинаю понимать. Значит, ты читала «Войну и мир»?
Линдсей вздохнула.
– Возможно, я и не читала классиков в Оксфорде, но не настолько уж я необразованна, Роуленд. Конечно же, я читала «Войну и мир». Я много читала и продолжаю читать.
Роуленд с любопытством посмотрел на нее.
– Правда? – спросил он. – А что ты читаешь сейчас? Линдсей потупилась. На тумбочке рядом с кроватью у нее постоянно находилась кипа книг, которые она собиралась прочитать и до которых никак не доходили руки. А на самом верху лежал толстенный
– Джона Апдайка, – сказала она.
При упоминании об этом писателе лицо Роуленда осветилось, и он быстро заговорил. Из его слов Линдсей поняла, что Апдайк входил в число его любимых авторов, но поскольку к чтению романа, о котором шла речь, она собиралась приступить лишь на будущей неделе, сочла разумным перебить Роуленда.
– Я понимаю, – сказала она, – что ты предпочел бы поговорить о литературе, но сейчас не время для этого. Мне нужно, чтобы мы сконцентрировались на теме нашего разговора.
Роуленд кивнул понимающе и вновь с усиленным вниманием принялся рассматривать фотографию платья, сшитого девятнадцать лет назад. Он, казалось, был полон решимости вырвать у наряда все его тайны. Некоторое время Линдсей с изумлением наблюдала этот поединок мужского интеллекта с порождением женского вкуса и ума.
– В этом платье соединились воедино и мужские, и женские элементы, – заговорил он наконец. – Сам по себе наряд является воплощением женственности, однако Казарес соединила его с мужским камзолом – таким, какой, к примеру, могли в старину носить казаки.
– Блестяще! – Линдсей наградила собеседника одобрительным взглядом. – Ты делаешь успехи. Именно в этом квинтэссенция стиля Казарес – единство противоположностей: мужского и женского, грубого и утонченного, необычного и будничного, целомудренного и почти вызывающего. Это, если угодно, основа ее творчества. А теперь сосредоточься и посмотри на вторую фотографию.
Нервничая, она положила перед ним статью, которую отыскала в своих папках. Статья был проиллюстрирована цветным снимком размером в целую страницу: в роскошном кабинете стояла стареющая, но все еще очень красивая и величественная седовласая женщина. На кресле рядом с ней было разложено длинное платье с камзолом, отделанным мехом.
– Но это ведь то же самое платье! – сразу же, как только увидел снимок, вскинулся Роуленд. – То же платье, тот же жакет. Они совершенно одинаковы.
– Совершенно верно, – согласилась Линдсей с ноткой едва скрываемого триумфа. – И это странно. Очень странно. Почти необъяснимо.
– Но как это возможно? Я не понимаю. Объясни.
– Первое платье, которое я тебе показала, было сшито в 1976 году, правильно? А это, которое ты видишь на этом снимке, – десятью годами раньше. Платье 1976 года – модель Казарес, тут не может быть никаких сомнений. А это – 1966-го – совершенно идентичное, сделано никому не известной девушкой, начинающей портнихой, которую звали Мария Тереза.
Теперь Линдсей удалось полностью завладеть вниманием Роуленда. Она поняла, что его ум начал лихорадочно работать, пытаясь найти возможные объяснения всему этому.
– Я понимаю, что это звучит странно, – продолжала она. – И, наверное, ты задаешь себе вопрос: не является ли Мария Казарес и Мария Тереза одним и тем же лицом. Ты, очевидно, думаешь, не она ли, работая в одной из захудалых мастерских, о которых так любят распространяться, рассказывая о восхождении знаменитостей, сшила это платье в 1966 году – еще до того, как повстречалась с Лазаром и обрела славу.