Любовь моя Ана
Шрифт:
Все мысли постоянно и неизменно занимает лишь одно страстное желание: худеть. Ты не ешь. Не спишь из-за голода. Совершенно нет сил. Тяжёлые ноги, руки. Головокружения. Предобморочное состояние. Всё вместе это создаёт эффект такой лёгкости, что я чувствую себя невесомой. Я люблю это. Я получаю удовольствие от изнеможения.
Когда я не ем, у меня открывается «второе дыхание». Когда я не ем, мне кажется, что я становлюсь лучше. И я понимаю, что прошла слишком большой путь, чтобы свернуть с него.
Утром и вечером я становлюсь на весы. Я не люблю нечётные числа, поэтому всегда стремлюсь побыстрее проскочить нечётное
Теряя килограмм за килограммом, хочется скидывать ещё и ещё. Даже когда я пытаюсь забыть свою мечту, внушаю себе, что этого никогда не будет и я не смогу достигнуть цели, у меня начинается безумная нехватка этой пустоты в желудке, дрожи в ногах, головокружения и того особенного нервного вдохновения.
На телевизионную программу «Пусть говорят» с Андреем Малаховым приходили девочки худее меня. Это злило, но и придавало решимости. Мотивировало. Кажется, кто-то из героинь после эфира умер. Вся страна увидела их такими худыми, а потом Ана убаюкала их в своих объятиях и сделала своими сестрёнками на небесах. Я подняла взгляд наверх, пытаясь рассмотреть на облаках девочек-ангелов, которые машут мне тоненькими ручками-косточками, призывая к себе, но ничего не увидела, кроме сиреневого закатного неба. Голова закружилась. Это хороший знак – значит, я худею. Становлюсь легче. На мне была короткая обтягивающая юбка с цветочным принтом и маленький сетчатый топ, облегающий, как вторая кожа. Я шла и украдкой трогала себя за острые рёбрышки, чтобы удостовериться, что они не обросли плотью, остались такими же острыми, такими же хрупкими под пальцами.
Я всё время трогала себя за кости. Когда просыпалась и перед тем, как заснуть, когда шла по улице, когда сидела на лекциях, когда смотрела телевизор и когда принимала душ. Я была безразлична ко всему, кроме костей. Моим любимым местом была впадина в районе солнечного сплетения. Подносишь к ней палец и не ожидаешь, что он так глубоко провалится, но он приятно утопает в ней и чувствует мелкие косточки там, где раньше их никогда не было. В голове происходит взрыв, по-другому это не назовёшь, взрыв от того, как явственно сквозь кожу можно ощутить свои кости. От того, как меня становится заветно мало. К этому я стремилась – стать как можно меньше. Просыпался азарт. Хотелось погрузиться в себя ещё глубже.
Я так увлеклась, так засмотрелась на свою изящную тень, что нога на танкетке подвернулась, я взмахнула руками, стараясь удержать равновесие. Вообразив, как это выглядит со стороны, сквозь боль я рассмеялась. Я представила, что была похожа на хрупкую птичку, взмахнувшую крылышками.
Администрация города переделала участок дороги в прогулочную аллею. Я шла под тополями, которые росли повсюду, в сторону музея, аккуратно переставляя ноги после неудавшегося падения и демонстрируя своё восхитительное тело. Идти оставалось недолго. В тени деревьев я тут же почувствовала озноб. Летом я мёрзла. Холод бил из самого сердца, словно там началась жестокая зима – мороз градусов под сорок. Это тоже хороший знак. По голым рукам побежали мурашки, и я ещё крепче обняла себя, когда услышала за спиной мужской шёпот:
– Какая девушка, какая фигура! Идеальная!
Я осмотрелась вокруг. Эти слова обращены ко мне? К кому же ещё! У кого ещё на этой улице могла быть идеальная
Рядом, будто из ниоткуда, материализовался мужчина. Мелкими быстрыми шагами он шёл очень близко, задевая меня плечом. Он был ниже меня ростом, но от него исходила спокойная уверенность в своей неотразимости. Возникло смутное чувство, что где-то я его уже видела. Волосы с сединой, лукавая улыбка, на вид примерно лет сорок пять. На шее у него висела золотая цепочка, а на плече покачивалась большая сумка-кофр.
– Девушка, у вас идеальная фигура! – прокричал он прямо мне в ухо. – Никогда такой не видел. Куда вы идёте? Пойдёмте со мной на выставку?
– А я и иду на выставку, – отвечаю я.
– Как мне повезло! Пойдёмте вместе.
Он прижался ещё ближе, отодвигая меня к обочине.
– Вы модель? – спросил он.
– Нет.
– Вы должны быть моделью. У вас идеальная фигура, – снова повторил он.
Сердце забилось чаще. Я почувствовала себя гелиевым шариком, стремящимся в небо, натягивающим тонкую нить до предела. Наконец хоть кто-то заметил, какая я идеальная, какая красивая. А то все говорят: «Посмотри, на кого ты стала похожа», «Посмотри, как у тебя кожа висит», «Ты не женщина», «Мужики на кости не бросаются», «Ни одному мужику такое не понравится». А вот одному понравилось. И не какому-то мужику, а фотографу с большой камерой. Пустяк, конечно, но именно с пустяков начинаются важные вещи. Он дал мне свою визитку.
Александр Копытин
Фотограф-ретушёр
Фотосессии, ню, свадьбы, дети, обучение
Я повертела её в руках и убрала в сумку. Забыв, что у меня есть выбор, что людям доверять нельзя и в мире полно уродов, я всецело положилась на этого незнакомца. Что говорить – я была одиноким человеком. День клонился к вечеру.
Уже вместе мы подошли к музею. О, какую печаль навевал этот величественный особняк! Казалось, что он закрыт или давно заброшен. Со скрипом открылась дверь, и фотограф пропустил меня вперёд. Пыльный пустой вестибюль освещался тусклым светом из грязных окон, в которые стучали, раскачиваясь от ветра, ветви деревьев. Их подвижные тени скользили по полу.
Перед лестницей, ведущей на второй этаж, была сооружена безобразная композиция. Какая-то разномастная мебель художественно задрапирована жёлтыми тряпками, а на столе – вазы с сухими цветами. На полу валялась серая мишура. Все это выглядело, как декорация к дешёвому театральному спектаклю. Ничего более нелепого я в жизни не видела, а фотограф, судя по тому, как у него загорелись глаза, пришёл в восторг. Он быстро достал камеру из сумки, накрутил объектив.
– Как хорошо, что я взял полтинник, – сказал он. – Полтинник – это то, что нужно. Я хоть и открою диафрагму, но света всё равно маловато – тебе не стоит шевелиться.
Я уставилась на него.
– Ну, что стоишь? Вставай!
– Куда? – спросила я непонимающе.
Он показал рукой на жёлтую нелепость.
– В эту икебану?
– Давай-давай, классно получится. – Он потянул меня за руку: – Давай, иди сюда.
Даже не спросив, как меня зовут, он уже командовал таким же приказным тоном, каким мама в средней школе заставляла меня играть на скрипке. Я осторожно встала на жёлтую ткань. Потом села на стул. Не знала, куда деть руки. Он направил на меня камеру, будто взял под прицел. Ни вперёд, ни назад не двинуться. Поймана.