Любовь на фоне кур
Шрифт:
Я захватил его с собой на волнолом, чтобы он полюбовался, как я купаюсь.
— Что со мной сегодня, Роберт, старина? — спросил я его, вытираясь.
Он лениво заморгал, но ни единого предположения не высказал.
— И не напускай на себя скучающий вид, — продолжал я, — потому что я буду говорить о себе, как бы у тебя от этого скулы ни сводило. Вот я, в полной форме, как боксер перед решающим матчем, пребываю на открытом воздухе уж не знаю сколько времени, ем простую здоровую пищу, купание каждое утро — морское купание, учти, — а результаты? Чувствую себя хуже некуда.
Боб зевнул и слегка взвизгнул.
— Да, — сказал я, — мне известно, что я влюблен. Однако
Тут Боб, который уже некоторое время подыскивал благовидный предлог, чтобы сбежать, притворился, будто увидел нечто животрепещущее в другом конце волнолома, и затрусил туда, разобраться, что к чему, оставив меня завершать свой туалет в одиночестве.
«Конечно, — сказал я себе, — причиной может быть голод. И после завтрака я приду в норму. Но пока у меня вот-вот начнется приступ черной меланхолии. Мне так скверно!»
Я свистнул Бобу и пошел домой. На пляже довольно близко я увидел профессора и дружески помахал ему полотенцем. Он не помахал в ответ.
Разумеется, он мог меня и не увидеть, но почему-то его поведение показалось мне зловещим. Я не находил причины для такой его холодности. Накануне утром мы встретились на поле для гольфа, и он был само дружелюбие. Называл меня своим дорогим мальчиком, в клубе угостил джином и имбирным напитком и вообще вел себя так, будто он был Давид, а я Ионафан. Однако в унылом настроении мы склонны делать слонов из мух, и я продолжил свой путь озадаченным и глубоко встревоженным, пребывая в твердом убеждении, что ко мне подчеркнуто повернулись спиной. Меня это ранило. Чем я заслужил такие пакости со стороны Провидения? Было бы немножко множко, как выражается Укридж, если после стольких хлопот профессор нашел новую причину на меня обидеться. Может быть, Укридж снова его раздражил? Я предпочел бы, чтобы он не ассоциировал меня с Укриджем в столь полной мере. Я же никак Укриджа не контролирую. Затем я сообразил, что они навряд ли могли повстречаться в короткие часы, которые прошли после моего расставания с профессором в клубе и до той минуты, когда я увидел его на пляже. Укридж редко покидал пределы фермы. Когда он не занимался заботами о курах, то лежал на спине в траве выгона, давая отдых своему массивному мозгу.
Я пришел к заключению, что профессор все-таки меня не видел.
— Я идиот, Боб, — сообщил я, когда мы свернули в ворота фермы, — и поддался игре воображения.
Боб одобрительно вильнул хвостом.
Когда я вошел, завтрак был уже подан: холодная курица на серванте, курица с пряностями на столе, три вареных яйца и блюдо с омлетом. В смысле количества миссис Бийл никогда нас не подводила.
Укридж сортировал письма.
— От тети Элизабет, — сказала миссис Укридж, взглянув на конверт.
До сих пор я слышал лишь беглые упоминания об этой родственнице и создал ее воображаемый портрет частично по намекам, оброненным Укриджем, но в основном исходя из того, что он нарек самую вредную из наших кур в ее честь. Мне рисовалась суровая дама с леденящим
— Хотел бы, чтобы она вложила чек, — сказал Укридж. — С нее не убыло бы. Ты понятия не имеешь, Гарни, старина, до чего отвратительно и непристойно богата эта женщина. Живет в Кенсингтоне на доход, которого ей более чем хватило бы на Парк-Лейн. Но в смысле, чтобы подоить, показала себя более чем малой величиной. Последовательно отказывается отстегнуть самую малость.
— Думаю, милый, тетя Элизабет не отказала бы, знай она, как мы нуждаемся в помощи. Но мне не хочется ее просить. Она такая любопытная и говорит такие ужасные вещи.
— Этого у нее не отнимешь, — мрачно изрек Укридж тоном человека, испытавшего что-то на опыте. — Два тебе, Гарни. Остальные мне. Числом десять, и все только счета.
Он разложил конверты веером на столе и взял один наугад.
— «Уитни», — сообщил он. — Начинают артачиться. Получили мое от седьмого данного месяца и не поняли. Такая уж странность у этих типусов: вечная неспособность понимать самое очевидное. Немножко множко! Излагаешь все так, что и младенцу понятно, а они только выпучивают глаза и гадают, что бы это такое значило. Желают получить что-нибудь в счет. Провалиться мне, я полностью разочаровался в «Уитни». Я относился к ним с симпатией, считал, что они головой выше «Харродса». Я был уже почти готов дать «Харродс» от ворот поворот и направлять все мои поставки только им одним. Но теперь — нет! Черт дери! Я разочарован «Уитни». Они словно бы думают, будто я шучу. Ну как я могу вернуть им их инфернальные деньги, если этих денег больше нет? И письмецо из Дорчестера. Смит, типчик, от которого мы получили граммофон, желал бы узнать, когда я рассчитаюсь за шестнадцать пластинок. Корыстолюбивая скотина!
Я хотел заняться собственными письмами, но Укридж гипнотизировал меня, как удав кролика.
— Куроводы, ну, ты понимаешь, торговцы птицей, хотят, чтобы я уплатил за первую партию куриц. Учитывая, что они все сдохли от хрипа и что я намеревался отослать их назад, как только получу от них горстку цыплят, я бы назвал это наглостью. То есть я хочу сказать, бизнес — это бизнес. Вот чего эти ребята словно бы не способны понять. Мне не по карману платить гигантские суммы за птиц, которые дохнут быстрее, чем я успеваю их получать.
— Я больше слова не скажу с тетей Элизабет! — внезапно воскликнула миссис Укридж.
Она уронила письмо, которое читала, и негодующе смотрела прямо перед собой. На ее щеках появились красные пятна — по одному на каждой.
— В чем дело, старушка? — нежно осведомился Укридж, отрываясь от кучи счетов и мгновенно забыв о своих неприятностях. — Взбодрись! Тетя Элизабет снова действует тебе на нервы? И что она пишет на этот раз?
Миссис Укридж с рыданием выбежала из комнаты. Укридж тигром прыгнул к письму.
— Если эта ведьма не прекратит писать свои инфернальные письма и расстраивать Милли, я задушу ее голыми руками невзирая на возраст и пол. — Он перелистывал письмо, пока не добрался до рокового абзаца. — Провалиться мне! Ты только послушай, Гарни, старый конь. «Ты ничего не сообщаешь мне об успехах вашей куриной фермы, и признаюсь, я нахожу твое молчание зловещим. Ты знаешь мое мнение о твоем муже. Он абсолютно беспомощен во всем, что требует хоть капли здравого смысла и деловых способностей». — Укридж в изумлении уставился на меня. — Мне это нравится! Честное слово, это превосходит все! Я бы поверил почти всему об этой проклятущей бабе, но тем не менее признавал за ней некоторую толику ума. Ты сам знаешь, что я особенно силен в вопросах, требующих здравого смысла и деловых способностей.