Любовь на фоне кур
Шрифт:
— А когда я хотел щегольнуть перед тобой на корте, ты ушла, чуть только я вошел в форму.
— Прошу прощения, но я же не могла угадать? Я думала, это твоя обычная манера игры.
— Знаю. Я так и знал. У меня волосы чуть не побелели. Я просто не мог себе представить, чтобы девушка обратила внимание на такого мазилу.
— Людей любят не за то, что они отличаются в теннисе.
— Но на ЧТО обращает внимание девушка, чтобы полюбить? — без обиняков спросил я и умолк на пороге великого открытия.
— Ну-у, не знаю, — ответила она более чем неудовлетворительно.
И я не сумел вытянуть из нее ничего
— Но о папе, — сказала она. — Что же нам все-таки делать?
— Он меня не приемлет.
— Он в полном бешенстве.
— Дуй же, дуй, зимний ветер! Все равно добрее ты…
— Он никогда тебя не простит.
— …неблагодарности людской. Шекспир, как всегда, прав. Я спас ему жизнь. Рискуя собственной. Нет, я даже вправе предъявить ему иск! Кто когда слышал, чтобы человек, чья жизнь была спасена, не пришел бы в восторг, когда спаситель делает предложение его дочери? Твой отец под корень рубит источник скромных гонораров автора романтических рассказов. Этого нельзя допустить.
— Джерри!
Я вздрогнул.
— Еще! — сказал я.
— Что такое?
— Еще раз скажи это. Ну пожалуйста. Сейчас же.
— Ну хорошо. Джерри!
— Ты в первый раз назвала меня по имени! Конечно, ты и понятия не имеешь, как прекрасно оно звучит, когда его произносишь ты. В нем есть что-то поэтически прямо-таки священное.
— Джерри, прошу тебя!
— Еще, еще!
— Но будь же разумен. Неужели ты не понимаешь, насколько это серьезно? Мы должны думать о том, как уломать папу.
— Хорошо, — сказал я. — Займемся этой проблемой. Извини, что мне не хватает серьезности. Но я так счастлив, что ничего не могу с собой поделать. Ты дала мне согласие, и больше я ни о чем думать не в состоянии.
— Все-таки попробуй.
— Я возьму себя в руки… А теперь повтори еще раз.
— Мы не можем пожениться без его согласия.
— А почему? — сказал я, не испытывая особого почтения к капризам профессора. — Убегать в Шотландию для заключения брака по тамошнему древнему обычаю теперь не принято. Но есть же бюро гражданской регистрации.
— Никакого бюро, — сказала она решительно. — И кроме того…
— Что?
— Бедный папа этого не вынесет. Мы всегда были такими друзьями! Если я выйду замуж против его желания, он… ах, но ты же понимаешь! Навсегда захлопнет передо мной дверь и не будет мне писать. И будет страдать из-за этого. Без меня он умрет от тоски.
— Не он один, — сказал я.
— Видишь ли, Нора всегда была немножко другой. Она столько времени проводила, гостя у родных и друзей, что она и папа просто не понимают друг друга с такой полнотой, как он и я. Она постарается поддержать его, но она не знает папу, как знаю я. И кроме того, она останется с ним так недолго — всего лишь до своей свадьбы.
— Послушай, — сказал я, — это же нелепо. Ты говоришь, что твой отец откажется тебя видеть и так далее, если ты выйдешь за меня. Но это же чепуха. Я все-таки не какой-то социальный изгой. И мы были прекрасными друзьями, пока мерзавец Хок меня не выдал.
— Знаю. Но в некоторых отношениях он бывает крайне упрямым. Видишь ли, он считает, что был поставлен в смешное положение, и ему понадобится очень много времени, чтобы простить тебе это.
Я признал, что ее опасения справедливы. Можно простить любую нанесенную вам обиду, но только если
Приняв все это во внимание, я осознал, что мягких убеждений окажется недостаточно, чтобы профессор дал свое благословение с той сердечной теплотой, какую нам хочется видеть в наших потенциальных тестях.
— А ты не думаешь, что время — Великий Целитель и все такое прочее? И он не почувствует большее расположение ко мне, скажем, через месяц?
— Конечно, все может быть, — сказала Филлис, но в голосе у нее слышалось сомнение.
— Насколько я его знаю, мне он кажется человеком настроений. И возможно, в ближайшее время я сделаю что-то такое, что совершенно изменит его точку зрения на меня. Будем надеяться на лучшее.
— О том, чтобы сказать папе…
— По-твоему, это обязательно? — сказал я.
— Да, обязательно. Мне невыносимо даже подумать, что я буду скрывать от него подобное. По-моему, я никогда ничего от него не скрывала. То есть ничего плохого.
— Так, значит, ты причисляешь подобное к самым черным своим грехам?
— Я взглянула на все это с папиной точки зрения. Он жутко рассердится. Просто не знаю, как к нему приступить.
— Боже праведный! — вскричал я. — Не думаешь же ты, что я тебе разрешу сделать это одной? Сам поджимаю хвост в сторонке, пока ты с ним объясняешься? Как бы не так! Я иду с тобой, и мы сообщим плохую весть вместе.
— Нет, не сегодня. Он, возможно, устал и раздражен. Лучше подождать до завтра. Можешь поговорить с ним утром.
— Но где?
— Он, конечно, пойдет на пляж искупаться перед завтраком.
— Отлично. Я буду там.
— Укридж, — сказал я, когда вернулся на ферму, — мне нужен твой совет.
Мои слова подействовали на него как зов боевой трубы. Наверное, когда у человека есть привычка раздавать непрошеные советы направо и налево, добровольная просьба получить совет действует на него бодряще, как удар электрическим током.
— Выкладывай, малышок! — ответил он сердечно. — Я весь внимание. Идем в сад, там и расскажешь, что тебе требуется.
Это меня вполне устроило. Доверительные разговоры всегда удобнее вести в темноте, к тому же я не хотел, чтобы нас отвлекло вторжение Наемного Служителя или миссис Бийл, как внутри дома могло произойти в любой момент. Мы прошли на выгон. Укридж закурил сигару.
— Укридж, — сказал я, — я помолвлен.
— Что-о?! — Тяжелая лапища просвистела сквозь мрак и впечаталась мне между лопаток. — Черт подери, старичок, желаю тебе всяческого счастья, провалиться мне, от всей души! Для тебя ничего лучше и быть не может. Холостяки — это прыщи. Я и понятия не имел о счастье, пока не женился. Когда свадьба?