Любовь не ищет своего (сборник)
Шрифт:
– Сбегать?
– Поздно.
Они входят. Молодые офицеры в голубых беретах, которые снимают на пороге, в блестящих сапогах, в кителях с широкими отворотами и в ярких, как морские волны с гребнями белой пены, тельняшках. И в серебряных аксельбантах, и с боевыми орденами на груди. Это я сейчас так описываю. А на самом деле первой из всех я увидел невесту, и не платье ее восхитительное, и не чудные локоны, а глаза, в которых встретилось и засияло все. Исполнение всего, о чем мечтало сердце. В них горел свет или светилось тепло; она подняла глаза к нашему сияющему паникадилу и тихо сказала: «Как красиво…» Словами я затрудняюсь передать все, что я отметил, вернее, что почувствовал в те минуты. Как хорошо, что от этого
Венчаю. Спрашиваю об их решениях, благих и непринужденных, соединить свои жизни в одно могучее согласное течение. Вот уже венцы над ними вознеслись, парят в воздухе… Шурик читает отрывок из Апостола, а в конце как закричит истошно и протяжно (от усталости, наверно): «А жена да боится своего му-у-жа!..» Смотрю, никто глазом не моргнул, не улыбнулся. Ну и хорошо. Потому что царила атмосфера общего доверия всему, что здесь сейчас совершается. Верное такое чувство, что совершается нечто важнейшее в жизни, а жизнь дана, между прочим, для осмысления того, что в ней совершилось. В процессе не всегда ясно, а вот улеглось, и осознал: было счастье. И текущие переживания, и страхи понимаются спустя время совсем по-другому. И пожалеешь еще – это я о себе говорю, – что смотрел вроде бы даже пристально, а лучших минут своих в упор не видел.
Невеста есть?
Получил недавно письмо по электронной почте: некто Андрей Васильевич случайно зашел на наш сайт и спрашивает, не работал ли я в Алжире в конце 70-х годов XX века. Ответил, что да, работал. У нас завязалась переписка, я его тоже вспомнил. Он был молодым специалистом по внешней торговле, а я переводчиком; оба приписаны были к Эль-Хаджарскому металлургическому комбинату, неподалеку от города Аннаба. Комбинат строил Советский Союз, а часть цехов и отдельных производств – Франция. А. В. приходилось по службе часто летать в столицу, в Алжир. И мне тоже, но реже. Встречались в полетах, разговаривали о том о сем. Вот мы в Афганистан ввели ограниченный контингент, и отношение арабов к нам явно изменилось. Вражды не было, но исчезла симпатия, тепло. И мы переживали. Или американцы призвали весь мир бойкотировать Олимпиаду в Москве, и мы это обсуждали. Потом, спустя месяцы, умер Высоцкий. И эта новая (да еще какая!) тема для разговоров вытеснила прочие. Я лично помню 64 или 65-й год, узкая комнатка в коммунальной квартире в центре Москвы, взрослые внимательно слушают громоздкий магнитофон «Гинтарас» – вращающиеся бобины с тонкой пленкой, необычный, хриплый голос артиста с Таганки: «Возля города Пекина // Ходят-бродят хунвейбины…» Но обсуждали и переживали мы с A.B. сдержанно, с инстинктивной оглядкой на вездесущие уши, да и друг на друга – это свойство воспитала в нас «семья и школа», то есть страна.
A.B. спросил, не припомню ли я NN, секретаря партбюро. Он тоже часто летал из Аннабы в Алжир, в Оран и обратно. «Да вроде был такой, – отвечаю я, – но мы с ним пересекались пару раз, не больше. Всегда неторопливый, замедленный; про него говорили еще: вечно смурной». Да мало ли их, партработников, кагэбистов, на нашем пути встречалось: лица малоподвижные, плакатные, словечка непродуманного не скажут. Хотя разные попадались: в институте у нас трудился один «свой парень», так тот ошарашивал бесстрашными вопросами. Ну и пусть их. Нам-то что? Они сидели всюду – государство бдело.
«А вот что, – отвечает мне A.B. – Не в малой степени благодаря ему я задумался о жизни, и о душе, и о вере. Между прочим, первый отрывок из Евангелия, притчу евангельскую о нечистом духе, что вышел из человека и ходил по безводным местам, ища
Однако я его, товарища NN, – пишет A.B. – так и не перестал опасаться до конца нашего знакомства, и он это чувствовал, но не обращал внимания и в разговоре позволял себе некоторую свободу. И все же, попривыкнув и включив дурака – после его очередного «озадачивающего» замечания, – я осмелился спросить: «NN, вы как партийный руководитель, по должности обязаны быть таким эрудированным?» А он мне: «Ты, наверное, хочешь сказать: или вы меня на прочность проверяете?» Потом сделал паузу, посмотрел на меня грустно и устало и говорит: «Расслабься, Андрюш, я всего-навсего бюрократ. Отец семейства. Когда-то, после института, – учитель истории. А в юности… Впрочем, кто в юности не писал стихов, не играл на гитаре девушкам. Во мне романтизм никак не пройдет. Ха-ха».
Как обычно, – вспоминает A.B., – мы поднимались по скрипучему трапу, занимали места, наш толстый, дребезжащий, гоняемый в хвост и в гриву боинг разгонялся и отрывался от земли прямо над полоской прибрежного песка, набирал высоту над морем, делал над ним крутой вираж и брал курс на столицу. NN неспешно отстегивался, доставал пачку хороших сигарет, мне предлагал – тогда разрешалось курить в салоне – и говорил что-нибудь этакое. Например:
– Невеста-то есть?
– Есть.
– Уверен?
– В каком смысле? – переспрашивал я со страхом: может, ему по его каналам какие-то сведения поступили. – Ну, как вам сказать, я в ней был уверен. А что?
– Ничего. Вера – дело хорошее. Вот ты как узнал, что буква «А» – это буква «А»? Две палочки, между ними третья. Что это именно «А», а не «Б»?
– Не помню. Может, мама сказала или бабушка.
– И ты поверил?
– Конечно.
– Вот видишь: все на вере, на доверии, как на фундаменте. Вот невеста твоя далеко, а ты веришь, что она тебя не забыла. И правильно делаешь. А в это самое время…
– Вы что-то знаете? – не вытерпел я.
– Ну как же мне не знать! У меня работа такая.
– Тогда скажите прямо, что случилось. Что вы знаете?
– Мне известно из весьма авторитетных источников, что без взаимного доверия семейного счастья не достичь. А семья – это дети, продолжение жизни. Видишь?
– Что?
– Жизнь начинается с доверия. Ты это запомни.
– А что «в это самое время»? Вы не договорили.
– Так ты мне не дал. В это самое время верит и она, что ты не забыл ее.
– Откуда вы знаете?
– Верю. Страшная сила – вера. Верой подвиги совершаются. И открытия. Вера, как в древних книгах сказано, побеждает царства, угашает пожары, изгоняет захватчиков, преодолевает болезни. Вот вы почему друг другу доверяете? Потому что любите. Любовь и доверие идут нога в ногу.
Прошли годы, я теперь вижу, – пишет A.B., – что он мне доходчиво и вольно, не уличишь в пропаганде, пересказывал Новый Завет.
Или в другой раз, тема, как всегда, неожиданная.
– Представь себе, – начинает NN, – роскошный праздник, столы ломятся от жратвы, а выпивка… фантастика! – NN затягивается и с наслаждением вбирает в себя голубой дым и при этом посматривает на меня улыбающимися глазами. – Мягко играет музыка, дамы изящные, милые, и благоухают такими тонкими духами, что голова кружится от влюбленности во всех сразу. Но если не нравятся духи и весь светский базар, не надо. Пусть будут друзья, самые дорогие, доверенные. Задушевная беседа. И вот тебе говорят, конфиденциально и совершенно точно, что праздник закончится в одиннадцать вечера, а в половине двенадцатого тебя расстреляют. А? Тебе каково? Кусок полезет в рот?