Любовь - не сахар, сахар - не любовь
Шрифт:
Я облизнулась и отрезала по кускам:
– Да. Со-вер-шен-но.
Режиссер Сергей Петрович обреченно посмотрел на меня и вздохнул:
– Конечно же, лапочка, вы руководитель проекта и вам решать… Но посмотрите, она же непрошибаемо скованна… Что мы будем с ней делать? От нее за три километра несет нетронутой невинностью.
– Ну так в чем проблема?
– Я раздраженно подкурила сигарету, прежде чем мои официальные рыцари успели дернуться за зажигалками.
– В сценарии ясно сказано: герой Андрея соблазняет невинную девочку - до знакомства с ним она даже ни разу не целовалась. Если бы он подцепил какую-нибудь современную оторву, через которую уже прошел целый эскадрон, то и разговора бы не было.
– Я все понимаю,
– Первые десять серий с ней даже работать особо не надо. Достаточно, чтобы она смотрела на Андрюшу таким же робким и неуверенным взглядом, как сейчас на нас. Но у меня возникает вполне закономерный вопрос: что мы будем делать потом, когда пойдут все эти страсти, аборты, самоубийства и постельные сцены? Быть может, нам лучше взять барышню поопытнее, которой, по крайней мере, не придется объяснять, что это такое? Конечно, во время пути наша девочка может подрасти. Но кто даст гарантию, что ее первый юношеский роман, во-первых, совпадет по графику со съемками, во-вторых, будет таким же несчастным? Ведь, насколько мне известно, Господь Бог не числится в штате нашей съемочной группы…
– Зато в ней числюсь я. И я сама буду работать с ней над ролью.
Выпустив дым из красного рта, я в упор уставилась на нашего штатного творца, с интересом ожидая, потребует ли он от меня дополнительных комментариев. В ответ Петрович только состроил гримасу, свидетельствующую о том, что он все понял и вопрос автоматически снимается с повестки дня. Его пропитое лицо предательски дернулось жалостью, а в складках лба явственно пропечаталась клинопись: «Лапочка моя, какая же ты… сука».
– Так бы сразу и сказала, - хихикнул мгновенно успокоившийся Андрей.
– А то мне это и в голову не пришло. Ведь она совершенно не в твоем вкусе.
– И, скривившись насмешливыми губами, заговорщически прошептал мне в ухо: - В таком случае мы идеально впишемся в сценарий - насколько я тебя знаю, ровно через два месяца она тебе смертельно надоест.
– Ошибаешься.
– Я лениво потерлась о его холеную загорелую щеку, ощутив привычное эстетическое удовольствие без всякой примеси эротики.
– Все будет гораздо хуже.
Градусник в отчаянии показывал +40. Мир за окном медленно и верно подыхал от летней жары. Человеческие желания, намерения, обязательства и мозги таяли, словно мороженое на блюдечке, превращаясь в сладкую вязкую жижу. Пуританское киевское солнце сошло с ума и скалилось с неба, будто маньяк-убийца. Сегодня оно было моим сообщником.
Я равнодушно смотрела, как эта бестия тыкается в наше окно кровожадной рыжей мордой, словно акула в иллюминатор. Безрезультатно. По всему дому были включены кондиционеры. Деньги, как им и положено, спасали своих обладателей от голода, холода и жары, позволяя жить, в то время как всем остальным приходилось выживать.
Прекрасный день для начала операции.
Набрав телефонный номер, я умильно промурлыкала в черную трубку:
– Привет, Юля… Узнаешь? Как тебе эта жара?
– В ответ, как и ожидалось, послышался задыхающийся голос.
– Да, да, все умирают… - сердобольно согласилась я.
– Но у нас через неделю съемки. Надо встретиться, поговорить о роли… Приезжай ко мне - это единственное место, где сейчас можно жить… Через два часа машина будет стоять у твоего подъезда. До встречи!
Положив трубку, я удовлетворенно потянулась, с вожделением обдумывая детали грядущего свидания. Несмотря на двенадцатый час, мы с Андреем валялись в прохладной постели и лениво ковыряли поданный домработницей завтрак.
– Ты уже выработала план ее соблазнения?
– поинтересовался мой муж неестественно напряженным голосом.
– Какой план… - пренебрежительно отмахнулась
– Сейчас этот расплавленный от жары сырок, привыкший к автобусам и троллейбусам, посещение которых напоминает нынче экскурсию в газовую камеру Освенцима, сядет в мою машину с кондиционером. И впервые за последнюю неделю почувствует, что может дышать. Ее семья - люди с ущербно умеренным достатком. Значит, даже в глотке кока-колы она ощущает вкус денег и красивой жизни. Представляешь, что с ней будет, когда она окажется в нашей квартире? Кроме того, детка до смерти боится съемок, и я стану ее наставницей и хранительницей. А завтра мы поедем вместе покупать ей одежду для работы, после чего она будет смотреть на меня, как бедная Золушка на добрую крестную… И т. д., и т. п., не говоря уже о всем остальном. Да о чем тут вообще говорить? Ты же читал мой сценарий - там все написано. Героиня просто-напросто одинока - у нее нет подруг, она росла без отца и совершенно не знает жизни. И если бы взрослый мужик предложил ей пойти в ресторан или кино, она бы смутилась и отказалась. Но он пригласил ее в Гидропарк покататься на качелях. Сыграл этакого папочку-друга. И этого было достаточно - девочка купилась на протянутую конфетку, которую в детстве нам так усердно запрещали брать у незнакомых дядей. Из чего напрашивается один простой вывод: в таком паскудном деле много ума не надо. Соблазнить невинную девчонку так же легко, как задушить котенка. Для этого нужно обладать только достаточной долей жестокости, подлости и мерзости, как герой, которого ты играешь. Ведь обидеть тех, кто зависит лишь от тебя, - так просто, что сделать это - все равно что расписаться в собственной слабости и ничтожестве. В отличие от нас, дети и животные не обладают свободной волей и не отвечают за свои поступки. Корова не может по собственному желанию уйти в другое стадо устраивать свою личную жизнь с другим пастухом…
– Ты считаешь, что она глупа, как корова?
– Она шестнадцатилетняя девочка, которая еще никого не любила. А это почти то же самое. В этом возрасте все барышни переживают комплекс Снегурочки - влюбляются в первое встречное, что подвернется им по дороге. И у моей очаровательной крошки просто нет выбора - ровно через час и сорок пять минут ей встречусь я.
– Я не могу понять только одного: что очаровательного ты в ней нашла?
– Его голос звучал обиженно и злобно.
– Конечно, киска, - небрежно согласилась я, - до тебя ей далеко. Ты ж у меня - красавец.
– Иногда мне кажется, - горько вздохнул самый красивый мужчина Украины, - красота - это единственное, что ты во мне ценишь. Ведь ты меня не любишь, не так ли?
Неожиданно одним кошачьим рывком он подмял меня под себя - его узкое лицо и преступно-зеленые глаза нависли надо мной, как обнаженный меч:
– Ты вообще не умеешь любить, - констатировал он холодно и в то же время горько, как человек, уже смирившийся с утратой.
– Тебе доставляет удовольствие только ненависть. И самое лучшее чувство, которое ты способна испытывать к людям, - это фригидное отстраненное равнодушие. Так что, можно сказать, мне еще повезло. Ты завела меня, как дорогостоящего сенбернара с родословной…
– Ну что ты, - нагло улыбнулась я.
– Ты совершенно не похож на сенбернара…
Его неспешные вальяжные движения, черные волосы и хищные глаза порождали у меня хроническую ассоциацию с семейством хвостатых, усатых и полосатых. Поэтому, глядя на своего мужа, я никогда не чувствовала себя самой счастливой женщиной страны, как это писали газеты, скорее уж - старой девой с котом.
Вялотекущая киевская толпа тяжело топала по Крещатику. Съемочная группа разрезала ее пополам, как нож. Посреди улицы стояли Юля и Андрей. Камеры были направлены на них. Белобрысая гример Анечка, истекая обожанием, промокала губкой пот с лица моего мужа. Сергей Петрович терпеливо объяснял Юле: