Любовь не терпит отлагательств
Шрифт:
Любаня поняла, в чем заключается причина моих приступов самобичевания. Любой психолог скажет: все проблемы из детства.
Я столько лет шла к своей цели – получить хорошее образование. И сколько еще предстоит идти… А в момент физиологической и эмоциональной слабости поставила на карту эту самую цель. Свою веру в себя. Свою гордость. Свое достоинство.
И уподобилась вокзальной шлюхе…
Дело даже не в том, ЧТО произошло, а как и когда; нельзя – с малознакомым человеком.
Неужели гены моей матери проснулись во мне?! Я с отвращением
… А Маринка еще спрашивала: «что тянешь, что тянешь»… Да вот оттого и тяну…
Как это гадко было – слышать воркование бесстыдных развратников за закрытой дверью спальни, их приглушенный смех – такой, заговорщеский – шорохи, от которых мой желудок рвал вверх холодный крюк. Мне становилось страшно и омерзительно, и я бежала к Вовке, а если его не было дома – пряталась на лестничной площадке между этажами, уткнувшись носом в школьные учебники за пятый класс – все ради того, чтобы не становиться свидетелем маминых постыдных вакханалий. Почему она не стеснялась своих детей?! Почему?! Почему?! Кем же надо быть?!..
Я крепко стиснула кулаки, пытаясь сдержать одолевавшие меня воспоминания.
Я тогда уже понимала очень многое. Больше, чем хотела понимать…
Я все эти годы – с самого детства – была уверена, что это все ужасно, и я никогда не буду этим заниматься. Но тогда в подвале мне было хорошо! В подвале – и хорошо! Подумать только!
Я… я становлюсь похожей на свою мать?
Мой мозг словно разорвала эта противная, пропитанная смрадом, мысль. Я громко застонала от отвращения и страха, и спрятала лицо в коленях.
Этого не может быть! Не должно! Нет! Нет!
– Брось! Ну и бред посещает твою прелестную головку! – Любочка крепко прижала меня к себе, угадав мои мысли. – Не смей сравнивать себя с этой падшей женщиной! Не смей! Я знаю твою душу! Лучше любого другого человека знаю! Даже лучше тебя самой! Ты костьми ляжешь только ради того, чтобы никому и в голову не пришло сравнивать тебя с ней! Твоя мать – прости, Господи!
– бессовестная шалава! Кукушка! Моя мама тоже ее ненавидит за то, что она бросила двоих детей одних, без средств к существованию! Мама всякий раз плюется, вспоминая о ней, и отрекается от такой сестры. Пропади она пропадом в своем Амстердаме! И пусть никогда и не возвращается оттуда! Здесь ее никто не ждет! Никто не рад! Ведь сама знаешь, наши матери – родные сестры. Но моя-то – настоящая мать! Я ею могу гордиться! И ты будь уверена: мамашины дурные гены тебе не достались! Ты хороший человек, и в свое время будешь замечательной матерью.
Я грустно кивнула:
– Честно говоря, я и сама так думаю. Во всяком случае, надеюсь.
– Ну вот! – обрадовалась Любаня. – Пойми, в таких семьях, где родители – не родители, а не пойми что, возможны только два пути развития событий: либо дети идут по пятам предков, либо в их душах этот дурной пример вызывает протест! У вас с Вовкой – второй случай. Ну скажи прямо: бывает у тебя желание наброситься на первого попавшегося парня? Соблазнить и просто переспать? Да хоть бы пофлиртовать?
– О Боже мой, конечно, нет! – горячо
– Насколько я тебя знаю, ты вообще с парнями разговаривать не умеешь, - необидно заметила она.
– Точно! – улыбнулась я почти обрадовано, словно это было каким-то моим особым плюсом.
– Вот видишь! Если бы ты пошла по ее стопам, такие предположения, а так же ее поведение, не вызывало бы у тебя столь бурного негодования!
– Лучше сказать, отвращения! – я сердито сдвинула брови.
– Что и требовалось доказать! – подвела черту Любаша.
– Действительно, откуда у меня в голове такие навязчивые идеи? – улыбнулась я ей. – Ты прямо камень с души сняла.
– Ну и слава Богу! И никогда больше не позволяй подобным мыслям брать над собой верх! А если что – сразу звони мне! Я разобью вдребезги твои беспочвенные угрызения совести!
– Ох, ты права…
Расстались мы с ней снова повеселевшие. После этой неприятной темы мы успели обсудить еще кучу других – очень приятных – вещей.
Я побежала домой по освещенным фонарями улицам. Надо лечь спать пораньше: я ведь должна утром помочь Любе подготовиться к свадебной церемонии. Я же дружка, как-никак!
Свадьба получилась веселой, шумной и трогательной, не смотря на традиционный сценарий и маленький «недостаток» - не было мордобоя, как в шутку заметила подвыпившая крестная Виталика.
А если честно, меня уже заранее охватила легкая ностальгия и едва заметная тоска от осознания того, что скоро Любашка уедет из этого небольшого, но милого сердцу городка, с которым нас связывают бесчисленные общие воспоминания из детства и отрочества, когда мы вместе исследовали каждый его уголок, открывая «новые земли». Любка стала совсем взрослой… в этом пышном белом платье, рядом с мужем. Как непривычно было называть Виталика, которого я так же знала со школьной скамьи, Любашкиным мужем! Казалось, еще совсем недавно он бедокурил вместе с Вовкой на уроках и носился по школьным коридорам, а вечерами заезжал за моим братом на велике, и они уносились по своим мальчишечьим делам.
Мы же с Любой подружились лишь когда она училась в десятом классе, а я – в седьмом. До этого разница в возрасте не позволяла нам найти общий язык. Но однажды она стала свидетельницей скандала тети Маши с моей мамой на почве ее безразличия к собственным детям и разгульного образа жизни. Я тоже там присутствовала и не смогла сдержать слез от справедливых обличительных речей тети Маши в адрес моей матери. И так мне тогда стало жаль себя и Вовку… Видимо, и Любе стало жаль…
Так она и взяла надо мной шефство, так сказать, взяла под свое крыло.
Мы стали много общаться, вместе гулять. Она часто брала меня с собой на встречу с подружками или приглашала домой, где учила меня наносить макияж, ходить на каблуках и всяческим прочим премудростям жизни.
Через некоторое время сбежала мама.
Я погрузилась в учебу с еще большим рвением. Так и перешла в десятый класс, круглой отличницей. Люба тогда уже училась в медицинском училище и подрабатывала медсестрой. К этому моменту наша разница в возрасте окончательно стерлась, и мы совершенно на равных гуляли вместе и обсуждали абсолютно любые вещи.