Любовь небесного цвета
Шрифт:
Гоголь был исключительно закрытым человеком, его отношения с родителями были довольно далекими, отношения с товарищами по интернату в Нежине также оставляли желать лучшего. Сохранились очень нежные письма Гоголя друзьям юности — Герасиму Высотскому и Петру Поленову. Позже Гоголь пережил род влюбленности в Николая Языкова. В Италии писателя связала тесная дружба с художником Александром Ивановым, в жизни которого также не было женщин и который охотно писал нагих мальчиков.
По мнению Ольги Форш, главным эмоциональным событием жизни Гоголя была дружба с 23-летним Иосифом Вьельгорским. Когда в 1838 г. Вьельгорский умирал от туберкулеза, Гоголь буквально не отходил от его постели, а затем
Женские образы у Гоголя весьма условны, зато в «Тарасе Бульбе» поэтизируется мужское братство, дружба и красота мужского тела. Психоаналитики находят в произведениях Гоголя не только проявления гомоэротизма, но и многое другое.
Семен Карлинский выводит уход Гоголя в религию, мистицизм и морализм из его неспособности принять свой гомоэротизм. Послушавшись фанатика-священника Матвея Константиновского, который якобы предписал Гоголю для избавления от «внутренней скверны» воздержание от сна и пищи, писатель буквально уморил себя голодом. Однако эта версия не доказана и допускает прямо противоположное рассуждение, — что именно глубокая религиозность Гоголя не позволяла ему принять свою сексуальность, породив депрессию и желание смерти.
Латентный гомоэротизм смущал и многих других великих россиян. 20-летний Чернышевский писал в дневнике: «Я знаю, что я легко увлекаюсь и к мужчинам, а ведь к девушкам или вообще к женщинам мне не случалось никогда увлекаться (я говорю это в хорошем смысле, потому что если от физического настроения чувствую себя неспокойно, это не от лица, а от пола, и этого я стыжусь)». Но раздвоенность нежности и чувственности типична для многих юношей и не обязательно связана с гомосексуальной ориентацией.
Лев Толстой в юности вел чрезвычайно интенсивную сексуальную жизнь, в чем постоянно каялся. В «Анне Карениной» и «Воскресении» гомосексуальные отношения упоминаются с отвращением и брезгливостью. Толстой видит в них признак нравственного разложения общества. В то же время в своем дневнике (запись от 29 ноября 1851 г.) 23-летний Толстой рефлексирует по поводу своих гомоэротических переживаний.
«Я никогда не был влюблен в женщин. Одно сильное чувство, похожее на любовь, я испытал только, когда мне было 13 или 14 лет; но мне [не] хочется верить, чтобы это была любовь; потому что предмет была толстая горничная (правда, очень хорошенькое личико), притом же от 13 до 15 лет — время самое безалаберное для мальчика (отрочество): не знаешь, на что кинуться, и сладострастие в эту пору действует с необыкновенною силою.
В мужчин я очень часто влюблялся. Для меня главный признак любви есть страх оскорбить или просто не понравиться любимому предмету, просто страх. Я влюблялся в м[ужчин], прежде чем имел понятие о возможности педерастии /sic/; но и узнавши, никогда мысль о возможности соития не входила мне в голову». Л. Толстой
Перечисляя свои детские и юношеские влюбленности в мужчин, Толстой упоминает, в частности, «необъяснимую симпатию» к Готье: «Меня кидало в жар, когда он входил в комнату. Любовь моя к И[славину] испортила для меня целые 8 м[есяцев] жизни в Петербурге]. — Хотя и бессознательно, я ни о чем др[угом] не заботился, как о том, чтобы понравиться ему.
Часто, не находя тех моральных условий, которых рассудок требовал в любимом предмете, или после какой-нибудь с ним неприятности, я чувствовал
«Красота всегда имела много влияния в выборе; впрочем пример Д[ьякова]; но я никогда не забуду ночи, когда мы с ним ехали из П[ирогова?] и мне хотелось, увернувшись под полостью, его целовать и плакать. Было в этом чувстве и сладострастие], но зачем оно сюда попало, решить невозможно; потому что, как я говорил, никогда воображение не рисовало мне любрические картины, напротив, я имею к ним страстное отвращение».
Во второй редакции «Детства» Толстой рассказывает о своей влюбленности в Ивиных (братья Мусины-Пушкины) — он часто мечтал о них, каждом в отдельности, и плакал. Писатель подчеркивает, что это была не дружба, а именно любовь, о которой он никому не рассказывал. Очень близка к любви и страстная дружба Николеньки Иртеньева к Дмитрию Неклюдову. С возрастом такие влюбленности стали возникать реже.
До 1832 г. гомоэротика была для русских людей проблемой религиозно-нравственной и педагогической, но не юридической. В 1832 г. положение изменилось. Новый уголовный кодекс, составленный по немецкому (Вюртембергскому) образцу, включал в себя параграф 995, по которому мужеложство (анальный контакт между мужчинами) наказывалось лишением всех прав состояния и ссылкой в Сибирь на 4–5 лет; изнасилование или совращение малолетних (параграф 996) каралось каторжными работами на срок от 10 до 20 лет.
Это законодательство, с небольшими изменениями, внесенными в 1845 г., действовало до принятия в 1903 г. нового Уложения о наказаниях, которое было значительно мягче: согласно статье 516, мужеложство (опять же только анальные контакты) каралось тюремным заключением на срок не ниже 3 месяцев, а при отягощающих обстоятельствах (с применением насилия или если жертвами были несовершеннолетние) — на срок от 3 до 8 лет.
Впрочем, в силу этот новый кодекс так и не вошел. Известный юрист Владимир Набоков (отец писателя) в 1902 г. предлагал вообще декриминализировать гомосексуальность, но это предложение было отклонено.
Как и их западноевропейские коллеги, труды которых были им хорошо известны и почти все переведены на русский язык, русские медики (Вениамин Тарновский, Ипполит Тарновский, Владимир Бехтерев и другие) считали гомосексуализм «извращением полового чувства» и обсуждали возможности его излечения. В обществе к нему относились презрительно-брезгливо и в то же время избирательно. Если речь шла о враге, гомосексуальность использовали для его компрометации.
Так было, например, с маркизом де Кюстином. Не в силах опровергнуть его язвительную книгу о николаевской России, царская охранка сознательно муссировала сплетни о порочности писателя (он действительно был гомосексуалом). В остальных случаях на нее закрывали глаза или ограничивались сплетнями.
Представители интеллигентской элиты догадывались, например, о бисексуальности ультра-консервативного славянофильского писателя и публициста Константина Леонтьева (1831–1891), воспевавшего в своих литературных произведениях красоту мужского тела. Герой повести Леонтьева «Исповедь мужа» (1867) не только поощряет увлечение своей молодой жены, к которой он относится, как к дочери, 20-летним красавцем-греком, но становится посредником между ними. Кажется, что он любит этого юношу даже больше, чем жену. Когда молодая пара погибает, он кончает с собой. В 1882 г. Леонтьев признал это свое сочинение безнравственным, чувственным и языческим, но написанным «с искренним чувством глубоко развращенного сердца».