Любовь неукротимая

Сноу Хизер

Когда он сбросил фрак, неладное заподозрил и Эдвард.

– Ты слушаешь меня, Габриэль? Что с тобой?

В этот момент оживился мистер Аллен и стал с любопытством следить за своим пациентом. Картер и Деннингс тоже обратили внимание на потенциального безумца, особенно когда Аллен поспешил в угол, где Габриэль теперь пытался выпить оставшиеся ничтожные капли бренди из опустевшего стакана, словно это могло помочь ему утолить жажду.

Он заревел от разочарования и с силой разбил бокал об пол.

Пенелопа услышала тяжкий вздох маркизы.

Нет,

этого не должно случиться. Не должно! Если она сейчас подоспеет к нему, вероятно, она поможет Габриэлю взять себя в руки.

Однако люди мистера Аллена подбежали первыми. Картер попытался связать Габриэлю руки, но от этого стало только хуже.

– Пошли прочь! – прорычал Габриэль, отталкивая санитара.

Деннингс предпринял попытку связать ему ноги, но Бромвич пинками освободился и от второго помощника Аллена.

– Перестаньте! – беспомощно закричала Пенелопа.

Откуда-то послышался пронзительный визг Амелии:

– Я знала, что так будет! Я же говорила, он псих!

Пенелопа едва сдержала исступленное желание дать этой женщине пощечину.

В этот момент Картер попытался подобраться к Габриэлю со спины, чтобы накинуть веревки ему на плечи, но тот вовремя заметил санитара и бросился в атаку.

Наконец Пен настигла маркиза. Она дотронулась до его плеча.

– Габриэль…

– Я сказал, пошли прочь! – Он ударил рукой с размаху, что заставило Пенелопу отлететь назад, казалось, на целый ярд, и она ударилась о небольшой стол. Пен схватилась за лоб, чувствуя пульсирующую боль во всем теле и слезы, вмиг заструившиеся по лицу.

– Он сошел с ума! – донесся до нее голос Эдварда. – Он только что ударил леди!

– Нет! – закричала Пенелопа, дрожа от боли. Она крепко давила рукой на бровь, точно стараясь остановить кровь, и попыталась встать, но от головокружения мгновенно рухнула на колени. – Нет, он принял меня за санитара. Он бы никогда не причинил мне боль. Я сама виновата. Не нужно было его трогать.

Но никто не обращал внимания на ее слова. Одним глазом Пен видела, как мистер Аллен и его помощники разом напали на Габриэля. Пенелопе казалось, что она сердцем слышит его дикие вопли, лишь усиливающие ее страдание, разрывающее душу на части. Почему это произошло? И почему так внезапно?

– Как вы, миледи? – Рядом с Пен присела молодая служанка и прижала к ее кровоточащему лбу льняной платок.

– Все хорошо, – ответила Пенелопа, стараясь взглядом отыскать Габриэля. – Мне просто нужно…

– Ведите брата наверх и заприте в его комнате! – приказал Эдвард Деверо. – Поставьте охрану возле обоих выходов!

– Нет! – кричала Пен, стараясь встать с помощью служанки, когда санитары выводили Габриэля из помещения. – Габриэль!

Услышав свое имя, Габриэль лихорадочно завертел головой, пока не нашел того, кто его звал, однако глаза, в которые теперь смотрела Пенелопа, были отнюдь не золотисто-карими. Остались лишь черные зрачки безумца, не способные признать даже самого

близкого человека.

Ее Габриэль ушел.

Глава 19

Габриэль прижимал руки к вискам, изнемогая от пульсирующей боли. Он сидел на кровати в своих покоях, где его держали взаперти уже двое суток – насколько он помнил. Для его же блага, сказали ему. В этот раз приступ наступил стремительно быстро и был гораздо сильнее любого из прежних, сказали они. И Бромвич верил. Боль в голове, тошнота и дрожь во всем теле служили тому подтверждением.

«Я ударил Пенелопу».

Резкая боль сковала его сердце. Он бы никогда не сказал этого раньше, но слава богу, что приступ произошел сейчас. Случись он завтра, послезавтра, на следующей неделе или в следующем году – какая разница, – Пенелопа была бы связана узами брака с безумцем. Хорошо, что ей удалось избежать этой ужасной участи.

Сердце сдавил очередной спазм боли, сильный, резкий, тяжелый; Габриэль предположил на миг, что эта боль не пройдет никогда. Она навсегда поселится в его сердце, пугающая, как меч палача, – заставляющая трепетать в ожидании долгой мучительной казни. Именно это ждет Бромвича в будущем – ноющая, неугомонная боль, просыпающаяся всякий раз, когда перед его взором предстанет Пенелопа, – и так будет каждый день, до самой его смерти.

Ощущение бремени, обрушившегося на него с самого утра вчерашнего дня, сегодня оказалось еще более острым. Его жизнь! Все теперь кончено, и Бромвич знал это. Все планы, мечты и стремления ушли вместе с его свободой. Все, что осталось в его жизни, – это томительное ожидание момента, когда безумие захлестнет его разум целиком, и тогда от прежнего Габриэля не останется ничего. Теперь он совсем один. Вероятно, всего несколько недель назад Бромвич не воспринял бы это так тяжело, как сейчас, когда его поманила надежда на лучшее.

Габриэль корчился от ноющей тяжести в груди, словно его душу, как грязное белье при стирке, сдавливали, перетирали и стискивали; дышать мешал ком, образовавшийся в горле. Если в будущем его ожидают лишь одиночество и полное помешательство, то нужна ли вообще эта жизнь?

Этот вопрос не давал ему покоя, навязчивый голос нашептывал Габриэлю, что если он не хочет терпеть эту душевную муку, то и не нужно. Голос твердил, что у него есть выбор. И что он может покончить с этой проклятой жизнью до того, как его лишат выбора.

Бромвич поднял голову, услышав голоса из коридора. Он прислушался, но не узнал говорящего и не разобрал ни единого слова. Но потом он услышал голос Эдварда.

– …что также возможно. А слушание уже завтра.

– Завтра не сегодня, – услышал Габриэль другой голос, очень напоминающий голос графа Стратфорда. – А теперь откройте эту проклятую дверь.

Габриэль резко встал и едва не согнулся от внезапно усилившейся боли. Почему же Стратфорд пришел сюда? Неужели Пенелопа ему все рассказала?