Любовь неукротимая
Шрифт:
Амелия нарушила молчание первой.
– Габриэль! – начала она елейным голоском. – Ты выглядишь… м… не лучшим образом.
Она внимательно осмотрела его с головы до ног, и на ее щеках заиграл румянец. Сегодня Бромвич был одет скорее как простой рабочий, нежели как джентльмен – они со Стратфордом помогали строить школу в деревне. И то, что Габриэль попал под дождь по пути домой, не улучшило его внешнего вида. Судя по взгляду Амелии, Габриэль заключил, что выглядит он диковато.
Стратфорд вошел вслед за ним и сразу направился к жене. После короткого
Эдвард и Амелия многозначительно посмотрели на Пенелопу, но та отказалась уходить, и Габриэль был рад этому. Теперь, когда в их рай так внезапно ворвался внешний жестокий мир, она была очень нужна ему.
– Эдвард, – наконец он нарушил молчание. – Амелия. Что вас привело в Шропшир?
С минуту все молчали, затем Амелия откашлялась, многозначительно взглянув на мужа. Эдвард распрямился и заявил:
– Когда мы приехали в Викеринг-плейс, то были крайне огорчены известием, что тебя оттуда забрали. – Эдвард пронзил Пенелопу грозным взором, и это также удивило Бромвича: оказывается, трезвым его брат был не такой бесхарактерный. Эдвард перевел взгляд на брата, и Габриэль заметил волнение в его глазах.
– Прошу прощения за беспокойство, Эдвард, но уверяю тебя, здесь я в полной безопасности.
Эдвард сжал губы в тонкую линию.
– Разумеется, мы рады, что ты в безопасности. Однако твое место в Викеринг-плейс, и ты это знаешь. Мы приехали, чтобы отвезти тебя обратно.
Пенелопа, казалось, вот-вот лопнет от ярости, и Габриэль нежно взял ее руку в свою.
– Я не хочу возвращаться. Вообще-то я намерен…
– Хочешь ты того или нет, – перебила Амелия, – ты поедешь.
Бромвич глубоко вздохнул, Эдвард же глянул на жену с упреком.
– Амелия имела в виду, что там тебе будет лучше. Аллен говорит…
– Мистер Аллен ничего не знает о том, что нужно Габриэлю, – возразила Пенелопа.
Эдвард, слегка опустив голову, посмотрел на нее исподлобья.
– Аллен – весьма уважаемый человек, управляющий одной из лучших клиник Англии. А тебе, мой брат, напомню, – он перевел взгляд на Габриэля, – что ты, между прочим, не в себе. Вы же, – Эдвард вновь посмотрел на Пенелопу, – вообще не разбираетесь в этой области. Не понимаю, зачем только моя мать попросила вас о помощи.
– Потому что я уже помогала солдатам, страдающим от боевого посттравматического синдрома…
– Да-а, – противно протянула Амелия. – Аллен поведал нам, как именно вы им помогаете.
Пенелопа возмущенно фыркнула, Габриэль же покраснел.
– Все, хватит! – прорычал он. – Я не позволю вам оскорблять Пенелопу! – Эдвард и Амелия смотрели на него широко раскрытыми глазами, и Бромвич выпалил на одном дыхании: – И я не вернусь в Викеринг-плейс.
– Но, Габриэль, твои приступы… – запротестовал брат, взгляд которого выражал искреннюю обеспокоенность.
– За последние шесть недель у меня ни одного не было, – ответил Габриэль. – Раньше же они у меня повторялись самое большее через две недели – обычно чаще. Лечение Пенелопы помогает, Эдвард.
Эдвард
– Аллен допускает, что периоды ремиссии вполне возможны. И это совсем не значит, что помешательство не вернется вновь.
– Ваш брат не сумасшедший, – твердо сказала Пенелопа. – Он просто страдает от посттравматического синдрома. Ужасы, которые переживают солдаты на войне, часто оставляют шрамы не только на теле, но и в душе, они оседают в сознании. Я признаю, что приступы Габриэля были весьма пугающими. Были! Как он сам сказал, за последние недели не наблюдалось ни намека на приступ, и в настоящее время мы излечиваем другие симптомы. Уверяю вас, нет никаких причин для серьезных рецидивов.
– Не сумасшедший, говорите? – спросил Эдвард.
– Именно так, – кивнула Пен.
– Полагаю, это решать суду лорда канцлера, – вновь встряла в разговор Амелия, поспешно перебирая пальцами.
Эдвард испуганно вздрогнул, но все же вполне невозмутимо извлек из кармана запечатанное письмо и протянул брату.
Это еще что? Судя по сверкающим триумфом глазам Амелии, письмо не предвещает ничего хорошего. Онемевшими пальцами Габриэль сломал печать и принялся читать.
«Единогласным решением комиссии в данном письме, скрепленном печатью Королевства Великобритании, сообщаем, что Габриэль Деверо к десяти часам по полудни 27 марта обязывается явиться в Лондон, дабы предстать перед двадцатью четырьмя представителями закона для подтверждения своей дееспособности или же для закрепления за его персоной статуса душевнобольного.
Явка обязательна и отказу не подлежит».
Габриэль, казалось, перестал дышать. С его дыханием, он чувствовал, остановилось время.
– Когда вы обратились за этим? – спросил он, надеясь, что никто не заметит предательской дрожи в его голосе.
– Около шести недель назад, – ответил Эдвард.
– Но ваша матушка сказала мне, что никто не подаст прошение в комиссию до тех пор, пока я не смогу опробовать свой метод! – воскликнула Пенелопа.
Лицо Эдварда побледнело.
– Моя мать мной не командует, леди Бриджмен.
Габриэль перевел взгляд от брата к Амелии, губы которой расплылись в довольной ухмылке.
«О нет. Тобой командует твоя жена», – мрачно подумал он. И Амелия жаждет получить контроль над всем семейством маркиза. Если Габриэля признают душевнобольным, титул и состояние наследует Эдвард, а значит, все окажется во власти этой женщины. И Эдвард, разумеется, не посмеет ей воспрепятствовать. Возможно, таким образом он рассчитывает добиться верности жены.
Боже…
– Эдвард, вы сделали запрос, еще не зная, выздоровлю я или нет, – сказал Габриэль. Голос его звучал жалко, но он ничего не мог с этим поделать. Бромвич готов был умереть – лишь бы вновь не оказаться заточенным в Викеринг-плейс, особенно теперь, когда он почувствовал себя свободным и счастливым. – Вы должны отозвать свое прошение.