Любовь плохой женщины
Шрифт:
— Боюсь, если Тревор будет продолжать в том же духе, то до старости мне не дожить. Этот мальчишка доведет меня до смерти.
— Не забывай, — нравоучительно произнесла Джуин, — что эти женщины прошли через две мировые войны. Они растили детей порой в очень непростых условиях. Они прожили насыщенную жизнь. Ты бы слышала, какие истории они рассказывают.
— А ты, жемчужина моего чрева, не забывай, что я — твоя мать. И веди себя со мной повежливей.
Прошлое подопечных Джуин действительно казалось ей яркой выдумкой. Вот и теперь она поставила тележку с чайными принадлежностями возле
Вера Солтер родилась в центре Лондона, то есть была истинной кокни и, следовательно, никогда не использовала в речи жаргонизмы или сленг. Яркие, подвижные глаза, морщинистая кожа еще более усиливали выражение напряженной концентрации внимания, и, казалось, ничто не могло остаться незамеченным ею.
У Мэйбел Флауэрс же, напротив, было гладкое, спокойное лицо и такие светлые глаза, что в некоторые моменты казались почти бесцветными. Время густо испещрило Веру знаками своего присутствия, но почему-то пощадило ее подругу. Но Вера и Мэйбел были неразлучны, хотя частенько спорили друг с другом, и каждое чаепитие посвящали, как сегодня, перебранкам и воспоминаниям. Несогласие объединяло их и заставляло жить дальше.
— Четыре купона за нижнюю юбку или пару белья, — сказала Мэйбел Флауэрс, размышляя о невзгодах военного времени. — Корсеты по три купона за штуку. Платье — семь купонов. Ни вышивки, ни декоративной строчки. Ни сантиметра лишней ткани на широкие рукава или подгибку.
— А мне кажется, — вставила Джуин, — что вполне можно обойтись и без корсета.
— О, моя дорогая, нет, это было невозможно — появиться на людях без грации.
— Но на подвязки почему-то купоны не требовались, — вспомнила Вера Солтер. — Ни на шляпки, ни на сабо, ни на пояса…
— Нужны нам были эти пояса! Ведь чулок тогда было невозможно достать. Вера, ты помнишь жидкие чулки? Это такая краска для ног.
— Мы использовали холодный чай. В ванне. В домах тогда были жестяные ванны. А ты, мисс Оборвашка, сама не знаешь, как тебе повезло родиться в мирное время. Ты можешь выбирать из множества платьев, юбочек, блузочек…
— Что сегодня происходит? — недовольно сморщилась новая нянечка Даунсайд-хауса. — Объявили международный день приставаний к Джуин?
— Пока ты будешь одеваться как бродяга, то можешь не рассчитывать, что тобой заинтересуются молодые люди.
— Я еще не уверена, — призналась Джуин, нахмурясь, — что мне хочется, чтобы мной интересовались молодые люди. И вообще мне кажется, что от мужчин хлопот больше, чем толку. — Отвлекшись от разговора двух старушек, Джуин позволила своим мыслям и взгляду бродить где им вздумается.
Одна стена в общей гостиной Даунсайд-хауса была целиком стеклянной, поэтому прохожие могли на секунду прервать круговорот своих дел и взглянуть через стекло на стариков, поздравив себя с тем, что пока не находились в их числе. Оформление общей комнаты подавляло. Она была выкрашена в оранжевый и зеленый цвет. Оранжевый цвет теоретически цвет радости и товарищества, а зеленый
Звонок Кейт обрадовал ее, но не очень.
— Извини меня за то, что я сорвалась, — сказала ей Кейт. — Несправедливо было обвинить во всем тебя.
Но голос Кейт был таким равнодушным, таким неизвиняющимся, что тот короткий разговор мало утешил Джуин. И к тому же очередная ужасная новость — то, что Алекс и Наоми свили собственное гнездышко, — была как для Джуин, так и для Кейт источником неизбывного страдания.
— …Носили гламурные ленты, — говорила тем временем Мэйбел Флауэрс.
— Что это такое? — спросила вернувшаяся к действительности Джуин.
— Это такие шарфы, — пояснила Вера Солтер, — которые мы оборачивали вокруг головы и завязывали спереди. — Она показала жестами, как это делалось. — Нам приходилось их носить, чтобы волосы не попали в станок. Бывало, женщины оставались буквально без скальпа. Насколько я могу судить, нечто подобное случилось и с тобой.
— Отстаньте от меня. — Джуин провела ладонью по своему ежику. — Да будет вам известно, что сейчас это — крик моды.
— Скорее, крик глупости, — фыркнула Вера. — Нет, ты давай приведи себя в порядок и найди себе приличного парня. Такого, чтоб с задором.
«Алекс был с задором, — подумала Джуин. — И вот куда его завел этот задор».
— Вот мой Эд был хорошим человеком, — продолжала свою мысль Вера, — очень приличным, но в нем не было ни капли задора.
— Мне еще только шестнадцать, — вяло запротестовала Джуин. — У меня еще куча времени.
— Когда мне было шестнадцать, мне уже сделали предложение руки и сердца, — доложила Вера с видом удовлетворения на лице. — И в семнадцать лет родила первого ребенка.
— Первого? А сколько их было всего?
— Всего восемь. Пятеро выжили, а трех я похоронила.
— Ужасно, — только и смогла произнести потрясенная Джуин. А еще ей пришло в голову, что Эд, по-видимому, не был совершенно лишен задора.
— Такова была воля Бога, — отрезала Вера. Вообще она была убежденной атеисткой, но ей надо было возложить на кого-то вину.
— Но почему они умерли?
— Потому что в наше время дети умирали, — коротко ответила Вера. Ее лицо потемнело и сморщилось еще больше, когда она вспоминала двух мальчиков (один родился мертвым, а второй умер от дифтерии) и девочку (родившуюся до срока, такую крохотную). Они до сих пор жили в ее памяти. — Мы были очень бедны, — сказала она просто. — Ты не можешь себе даже представить, насколько бедны.
— А где они теперь? Те, кто выжил?
— А… — Вера подняла руку и нерешительно поводила ею из стороны в сторону, явно забыв, что собиралась сделать, — кто где, — сказала она с покорным видом. — Они навещают меня, когда могут. На Рождество, на день рождения. Никогда не забывают. Они очень хорошие.