Любовь по Цикенбауму

Соколов Игорь Павлович

Я сидел где-то на поваленных деревьях, один во тьме, и пил водку, и думал о том, что эта жизнь – сон, который очень скоро закончится, и при этом я никогда не смогу разгадать тайный смысл этого страшного и непонятного сна! Вот-с!

Я, Цикенбаум, водка, дискуссия о Боге и голая дева

Цикенбаум шел медленно со мною по ручью, вниз к речке. Мы пили водку прямо из горлышка бутылки, передавая ее друг другу, и оживленно рассуждали о Боге. Цикенбаум утверждал, что Бога нет, но определенно кто-то есть, вроде его зама, поэтому на земле все так херово устроено, потому что Бога нет.

Я

не соглашался, и говорил, что Бог просто захотел дать нам свободы. Неожиданно на мшистой коряге, возле ручья мы увидели голую деву и ахнули.

Она спала в чем мать родила, а было-то еще холодновато. Мы сняли с себя куртки и накрыли ее, и продолжили дискуссию о Боге. Потом она проснулась и сказала, что мы дураки, потому что мешаем ей спать, но если мы дадим ей водки, то она нас простит.

И мы дали ей тоже выпить из горлышка водки. После чего она полезла целоваться со мной, но я отвернулся, и она тогда обняла профессора Цикенбаума.

Через минуту я услышал их зверский вой, и не оглядываясь вышел из леса по ручью к речке. По речке плыли льдины, и на каждой льдине стояла то одна, то другая голая дева! Их было очень много и это сильно опечалило меня, и тогда сильно борясь с телесной похотью, я прошептал молитву Всевышнему, и вскоре все девы исчезли, и остался я один. Потом из леса выполз голый и плачущий Цикенбаум.

Оказывается, его ограбила та голая дева и еще какой-то мужик, который назвался ее мужем. Мы немного погоревали с ним, и я отдал ему свою куртку, которая скрыла его чресла, и он довольный пошел со мной в соседнее село за новой бутылкой водки.

По дороге мы опять заговорили о Боге, и теперь профессор Цикенбаум был полностью согласен со мной, что Бог есть. На этом наша дискуссия закончилась, пока мы не купили новую водку. Новая водка дала еще больше сил для дискуссий о Боге, но что мы говорили с Цикенбаумом о Боге, я уже не помню! Вот-с!

Я, Цикенбаум и божественная аномалия любви

Цикенбаум сходил с ума, он пил водку в лесу у реки, закусывая ее хвоей растущих поблизости сосен, а я тоже помогал ему в этом безумном деле. Час назад он спрятавшись от безумной жары в воды Осетра, занимался упоительно любовью с одной из студенток, которая уже третий год ходила к нему сдавать один и тот же экзамен, и никак не могла его сдать. За эти три года, она успела уже дважды родить от Цикенбаума двух таких же рыжих и веснушчатых как и он сам, девочек.

Правда, любовался он своими дочками только издали, т. к. студентка была давно уже замужем.

– Жизнь – штука сложная, – вздыхал Цикенбаум и пил водку. Осемененная в очередной раз профессором Цикенбаумом студентка, уже довольная собой и им, возвращалась к своему мужу-рогоносцу.

– А есть ли смысл а нашем существовании, профессор? – спросил я.

На что Цикенбаум только хитро усмехнулся, уж он то знал, для чего жил, неутомимый труженник науки и самой яростной неистовой любви.

– Надо просто чаще любить, это помогает отключиться от нелепвх безумств человечества, и даже от этой жары! – Цикенбаум тут же поморщился, потому что водка, которую он ввпил, была теплая.

– А как же Бог, профессор, он то есть? – спросил я.

– Конечно божественная аномалия проходит через всю нашу жизнь, – задумался Цикенбаум, – и без неё бы не было нас! Статус кво всего сущего – борьба противоречий, и не более того!

– И этого можно не бояться? Ну, что противоречия дорастут до того, что

мир вдруг уничтожит сам себя?

– Друг мой, – улыбнулся Цикенбаум, – и какого хрена ты этим забиваешь себе голову?

Будет мир, не будет его, нам-то какое дело. Мы пришли и ушли, мы как вода в реке бежим и бежим себе в одно и то же место, и заметь всегда возвращаемся обратно, в морях испаряемся, а потом с дождем уже снова бежим по реке! Вот-с!

– А, что делать с бессмертием, профессор?

– Надо почаще трахаться и тогда оно всегда будет с тобой! – мечтательно улыбнулся Цикенбаум.

Мы еще долго сидели в тени деревьев у реки и пили водку. А потом на берег пришла Стелла и забрала меня с собой домой… Цикенбаум на прощание помахал нам ручкой, а Стелла поцеловала его в лоб, как ребенка, а может, как покойника, в общем просто поцеловала в лоб, а Цикенбам спросил, – а что, лоб горячий? – А Стелла засмеялась, и ушла со мной… Она думала, что Цикенбаум спятил, но я доказывал ей, что просто стебается… Стёб… Ёп… прошептала Стелла, и повалив меня в кусты, тут же соединилась со мной в блаженном акте любви, и поставила тем самым точку в еще одном моем опусе о профессоре Арнольде Давыдовиче Цикенбауме… Вот-с! Да, я еще забыл договорить, что Цикенбаум считал и говорил не просто о божественной аномалии, а об божественной аномалии любви, т. е. что она нас здорово уродует, из-за чего мы делаемся весьма умными – остроумными шалопаями, порой даже негодяями, но в самом хорошем смысле, и поэтому, я думаю, что профессор прав, и она божественная аномалия любви есть, и с ней надо как-то считаться! Вот-с!

Цикенбаум, или Программная оргия безумного Бога

Цикенбаум носился по лесу, но девушки-студентки всегда догоняли его, и тут же насиловали его с такой невероятной и безумной силой, что он тут же терял сознание, Я сидел на высоком дубе, пил водку, и еще умудрялся снимать эту странную оргию. Иногда я даже разговаривал с Цикенбамом между его безумными соитиями, но разговор по телефону не клеился. Мир был явно кем-то изменён, но еще мало кто об этом догадывался. Так тихо и осторожно я сидел на дубе, пил водку и снимал на камеру случку профессора Цикенбама с его студентками.

Возможно, он обладал гипнозом, потому что все они были не в себе, все его насиловали, хотя он этого как будто и не хотел, это «как будто» даже стало выводить меня из себя. И что за жизнь, – думал я. – И что за секс, – шептал мне по телефону только что трахнутый Цикенбаум. Почему вы профессор не можете прекратить это? – Не знаю, по моему или я, или Бог спятил! А разве Бог может спятить?

– Может, Бог всё может! – заорал Цикенбаум, насилуемый снова ненасытной студенткой, кажется она была 13-ой по счету, чертова дюжина.

Я тут же прекратил снимать оргию, сполз с дуба, скинул с тела профессора обезумевшую студентку и понес его к Оке, где мы снова пили водку, купались и говорили о помутившемся рассудке нашего Бога, ибо если мы спятили, то Бог тоже того самого, ведь мы все в его программе, сказал Цикенбам и я неожиданно с ним согласился!

Цикенбаум в графских калошах

Цикенбаум сидел в калошах, и я сидел в калошах… Мы ели вареники с клюквой, а вокруг нас стайкой бегали голые девицы… И чем больше они бегали, тем сильнее меня раздражал пьяный Цикенбаум… Ну, нет, сидеть в жару, на лугу в калошах, пить теплую водку с горячими варениками и разглядывать весело бегающих голых девиц!