Любовь по-французски
Шрифт:
Цель любовного письма состоит в том, чтобы с надеждой на взаимность передать свои чувства. Письма способны превратиться в нескончаемый диалог между любовниками, но, как писала Жюли де Гиберу, и монолог лучше, чем ничего.
«Если когда-нибудь я совершу добрый или честный поступок, если я достигну чего-то великого, это случится потому, что память о вас все еще будет наполнять и воспламенять мою душу».
Когда она писала письмо, ее эмоции выплескивались на бумагу, что было похоже на кровопускание, очищавшее кровь, как считали в ту пору врачи. Чувства Жюли
Тем не менее, она умерла той смертью, которой желала. Она умерла с незапятнанной репутацией, любимой и обожаемой цветом французского общества. Не считая многих хвалебных посмертных речей, она могла бы очень гордиться панегириком, написанным Гибером. Он писал о ее таланте дружить и о ее великодушии. Друзей, собиравшихся у нее, объединяло «желание нравиться ей и потребность любить ее». Он писал о гармонии ее мыслей с манерой их выражения. «Ее письма полны живости и теплоты, свойственной живому разговору». И признавался: «Когда я совершал путешествие по Европе, ее письма догоняли меня, утешали и поддерживали». Напоследок он не мог удержаться от личного комментария, который мог бы глубоко тронуть Жюли: «Если когда-нибудь я совершу добрый или честный поступок, если я достигну чего-то великого, это случится потому, что память о вас все еще будет наполнять и воспламенять мою душу».
Глава шестая
повествует о судьбах самоотверженных соратниц французских революционеров – Элизабет Леба и мадам Ролан. Эпоха изощренных любовных интриг, расцвета распущенности и сладострастия середины XVIII века, сменилась временами grande peur – «Великого Страха», как прозвали в народе времена Великой французской революции. Главные ее герои – зачинщики кровавых событий 1789 года Робеспьер, Дантон, Демулен, провозгласившие знаменитое требование «Свободы, равенства и братства». Любовь, воспетая Руссо в «Юлии, или Новой Элоизе», стала образцом для мужчин и женщин нового поколения. Самоотверженность и бесконечная верность своему избраннику в противовес изощренной распущенности аристократии стали синонимами любви в это время. Именно такая любовь заставила юную Элизабет Леба отказаться от освобождения из тюрьмы с помощью выгодного замужества, а допропорядочную мадам Ролан признаться своему мужу в том, что она любит другого. Мемуары этих двух женщин расскажут вам о революционных переворотах в истории любви по-французски и засвидетельствуют то, как даже в самые страшные и кровавые времена французы умели любить.
Любовь во времена Французской революции: Элизабет Леба и мадам Ролан
Природа наделила меня чистым сердцем, а также добрыми и нежными родителями, воспитывавшими нас с мудростью и давшими нам образование, способное сделать из нас добродетельных жен.
Мемуары мадам Леба, 1842
Когда я весной 1988 года приехала в Париж, мои друзья готовились к двухсотлетнему юбилею Великой французской революции, который должен был состояться в следующем году Они все еще продолжают спорить, чего больше – добра или вреда –
Подбирая материал для обеих книг, я обнаружила, что женские воспоминания о революции носят более личный характер, что неудивительно. В мемуарах мужчин, стоявших во главе Французской революции и переживших ее, освещались общественные события и было мало упоминаний об их личной жизни. Женщины же главным образом занимались домашними делами и, рассказывая о революции, они были склонны изображать себя в качестве сестер, жен и матерей. Именно благодаря их историям я смогла понять, как проявляет себя любовь в революционную эпоху, соответствовала ли она политкорректности своего времени.
В основе этой главы – малоизвестная автобиография Элизабет Леба и мемуары мадам Ролан, написанные в тюрьме. У этих двух женщин, которых разделяет целое поколение, получивших разное воспитание и образование, мало общего. Но их мужья были политиками, сторонниками республики. Каждая из них справедливо считала себя жертвой революции, поскольку она разрушила семейную жизнь и Элизабет Леба, и мадам Ролан.
В мемуарах мужчин, стоявших во главе Французской революции, освещаются общественные события и было мало упоминаний об их личной жизни, женские же воспоминания о революции носят более личный характер.
Элизабет Леба, урожденная Дюпле, была девушкой из мелкобуржуазной семьи, в их доме снимал квартиру глава якобинцев Максимилиан Робеспьер. Ее будущий супруг Филипп Леба был одним из ближайших соратников Робеспьера. Ей едва исполнилось двадцать лет, когда в 1792 году она впервые увидела Леба. 13 августа 1793 она вышла за него замуж, а менее чем через год стала матерью и вдовой. Элизабет была заключена в тюрьму вместе с младенцем, а после освобождения подвергалась гонениям. Возможно ли, чтобы за такой короткий срок произошло столько событий? Начиная свои мемуары, Элизабет сразу приступает к делу:
«В тот день, когда Марат торжествовал в Национальной ассамблее, я впервые увидела своего дорогого Филиппа Леба. Я была с Шарлоттой Робеспьер, Леба подошел, чтобы поклониться ей. Он пробыл с нами долго и спросил у нее, кто я. Шарлотта ответила, что я – одна из дочерей хозяина дома, где квартирует ее старший брат»2.
Рассказчица подчеркивает исторический момент: ее любовный роман начинается в тот день, когда радикальный журналист и делегат Конвента Марат громит своих противников и ликующая толпа вносит его на руках в стены Ассамблеи. Такие события способствовали расцвету их любви.
Для девушки и ее будущего мужа Шарлотта, сестра Максимилиана Робеспьера, играла роль подруги, наперсницы и посредницы. Она сопровождала Элизабет на заседания Конвента, представила ее депутату Леба, была рядом, когда они впервые обменялись несколькими словами и разными безделушками, наставляла девушку, как вести себя с поклонником. На одно из заседаний женщины принесли сладости и фрукты, желая угостить Филиппа Леба и другого брата Шарлотты – Огюстена Робеспьера, который тоже был депутатом.