Любовь по обмену

Сокол Лена

Нам трудно сдерживаться от смеха. Когда я пытался произнести Михаил По-ли-кар-по-вич, с меня пот градом тек.

— Хорошо, что нам достался американец, — смеется Дима, когда мы уже направляемся внутрь.

— Нас не ждете? — Ирина и Никита догоняют нас уже в холле.

Мы здороваемся и идем выбирать фильм. Российский кинотеатр не такой яркий снаружи, как наши, он не сияет неоновыми вывесками и огнями, зато внутри поражает воображение интерьером, количеством кинозалов и собравшегося народа. Мне все время хочется притянуть к себе мою Зою, но приходится сдерживаться.

Поль

не замолкает: на ужасном английском он рассказывает мне о том, как много маленьких кинотеатров в Париже, и том, как много там хороших фильмов, а не «вот этого вот всего», что значится на афишах. Вежливо киваю, ведь «вот это все» — это ленты, снятые на моей родине.

Мы скидываемся на билеты, и Дима с Никитой идут к кассе. Мы становимся в очередь за попкорном, когда Маша наклоняется к нам и тихо говорит:

— Вон те две девушки, позади, обсуждают вас.

— Нас? — Замираю, вслушиваясь.

Они, и правда, говорят так громко, будто не верят в то, что англоговорящие незнакомцы могут понимать их. Но что-что, а как называются части тела, я уже знаю. Да и слово «задница», сказанное с придыханием, мне тоже знакомо.

[1] — salut — привет (франц)

Зоя

Когда две совсем молоденькие девчонки начинают без стеснения рассуждать о достоинствах попки моего парня, мне почему-то хочется к ним присоединиться. Так и подмывает согласиться вслух, но я просто смеюсь, наклонившись на Машку.

— Вообще, они красивее наших мужиков. Однозначно. — Говорит одна.

— И одеваются нормально. Не то, что эти, — машет рукой на очередь к кассам вторая. — Дубленки, шапки колхозные, джинсы как с барахолки.

— Может, познакомимся с ними? — Предлагает первая, громко жуя жвачку.

— Я по-ихнему не понимаю. — Морщится подруга. — Да и они вроде со своими телками приперлись.

— Жаль, — вздыхает ее товарка. — Красавчики. Высокие, ничошные, вполне секси. И почему у нас мало таких?

— Патамушта, — бросает ей через плечо Джастин.

Глаза девушек округляются, а рты открываются в немом изумлении. Американец быстро отворачивается, а нас с Машкой уже складывает напополам от смеха. Жаль, веселые подружки никогда не узнают, что сказано это было почти наугад. Зато как в цель попало — умрешь со смеху!

— Эй, а где масло? — Интересуется мой спутник, задержавшись у прилавка с ведром попкорна.

— Какое масло? — Оттаскиваю его подальше, чтобы не пугал продавца.

— Ну, знаешь… — Он продолжает оглядываться по сторонам, все еще не веря, что его могли так жестоко обмануть. — У нас в кинотеатре стоят такие штуки… цистерны с краником. В них растопленное сливочное масло, которым можно залить попкорн. В этом же самый кайф: сидишь, смотришь, попкорн плавает в масле, ты ешь его, облизываешь пальцы.

Я морщусь. И этот человек брезговал попробовать сало!

— Нет, Джастин, у нас есть соленый попкорн и сладкий — с глазурью. Всё.

— Правда? — Он кажется мальчишкой, которого лишили игры в приставку и заставили вместо

этого прибираться в своей комнате.

— Ну, прости.

На его лице безысходность.

— Значит, масла не будет? — Последняя попытка воззвать к справедливости или чуду тоже проваливается.

— Не будет. Идем.

— Арргггххх… — Ворча, он идет в зал.

Мне смешно. Вчера это бугай размахивал кулаками, как Брюс Уиллис, а сегодня обижен тем, что жизнь в России так сурова — это ужасно мило.

Мы рассаживаемся, гаснет свет, и привычно громкие разговоры затихают. На экране крутят трейлеры будущих новинок, затем идут заглавные титры фильма, а мы с ним так и продолжаем заговорщически переглядываться. Наши локти почти касаются друг друга, края ботинок тесно прижаты, мы тянемся и нуждаемся в этом контакте больше, чем в чем-либо другом.

Мы одни. Наедине. На нашей крыше. В лесу. В домике на базе. Мы делаем домашку в гостиной моего дома. Смотрим телевизор. Мы в его комнате под одним одеялом.

Это незримая, но крепкая связь — кто-то пропускает электрический ток между нами, и мы становимся двумя магнитами. Рискнешь дотронуться, даже просто провести рукой, и тотчас получишь удар током. Возьмешь за руку — тебя прошьет насквозь острой молнией.

И движение навстречу не прекращается. По чуть-чуть, по миллиметру, но мы сдвигаемся друг к другу в темноте. Я влево, он вправо, и дыхание перехватывает, рассыпая по всему телу искры мурашек. Ребята по обе стороны от нас захвачены фильмом, мы — друг другом. Я почти готова воспользоваться тем, что они увлечены сюжетом и не смотрят на нас, и кладу руку на подлокотник. Оставляю немного места, чтобы он мог положить рядом свою, но Джастин так и не решается. Медлит. Ждет чего-то. Испытывает мое терпение.

— Вот так лучше. — Берет его руку Дима и волевым решением кладет поверх моей с легким нажимом. — А то ведь мы все здесь, дураки, собрались, да? И ничего не понимаем?

Клянусь, это звучит, как благословение. Я оглядываю ребят: Маша улыбается, Ира прикусывает палец, хихикая, Никита показывает большой палец вверх. Друзья одобряют наш союз. Никаких нравоучений по поводу Славы и того, что я его бросила. Только поддержка. И это жутко приятно.

Смущение накатывает горячей волной. Робко перевожу взгляд сначала на наши с Джастином руки, а затем очень медленно и стыдливо на его лицо. Кажется, парень только рад. А я тем более: кладу голову ему на плечо, трусь виском и чуть не мурлычу, когда наши пальцы переплетаются в замочек.

Глава 22

Джастин

Наше возвращение домой не остается незамеченным. Родители суетливо накрывают на стол, и отговорок о том, что нами за вечер было съедено огромное ведро попкорна, а затем мороженое в парке и бургеры в кафе, они не принимают. Мы еле досиживаем за столом до конца, пряча счастливые улыбки, а затем чуть ли не наперегонки бежим наверх.

Объяснение, что нам нужно «заниматься», устраивает всех, и, слава богу, никто не пытается уточнить, чем именно «заниматься» мы планируем.