Любовь по правилам и без
Шрифт:
Я пожала плечами. Всё это как-то слишком. Сегодня всё слишком.
— Помнишь свое состояние, когда ты Катю ждала? Сколько ты тогда набрала? Тридцать кило?
— Двадцать семь, — прохрипела я.
— Еле двигалась, дышать было тяжело. Как родила, лактацию не сразу смогла наладить. Худела год, плакала постоянно, переживала. Я всё помню, Настя. Ты полтора года на себя в зеркало смотрела и морщилась, ребенком занималась, а Виктор твой спокойно бизнес развивал. Да, он приносил деньги, но он задавался вопросом, а что у тебя на душе? Нет, он приходил домой, где чисто, где вкусный ужин
— Ты же знаешь что нет.
— Знаю. Конечно же я знаю. Ты изменяла в то время мужу?
— Тётя!
— Не изменяла, — кивнула она. — А почему, кстати? Оставила бы мне Катю, пошла в бар, Вите наврала бы что с подружками встречаешься. Нашла бы мужика после вахты, для которого ты и с лишним весом была бы богиней. Он бы поднял тебе самооценку. Но ты так не поступила. Тебе даже в голову это не пришло, так? Так, — ответила тётя за меня. — А если бы вдруг тебя повело? Если бы ты изменила мужу в тот тяжелый момент времени, ты бы пыталась на Виктора ответственность перенести? Что недоглядел, что работал, пока ты похудеть пыталась, пока ты себя некрасивой считала, и ребёнком занималась. Ты бы осмелилась ему сказать то же, что и он тебе: да, мол, изменила, прости, виновата, но ты-то и сам хорош, не заметил как мне было плохо! Что скажешь, Настя? Поняла сравнение? Поняла что весь твой разговор с Виктором — это не его объяснения, это перекладывание с больной головы на здоровую.
Может быть… черт! Да так ведь и есть! Или нет? Витя объяснил мне немало, конечно, но почему я вдруг после нашего разговора с ним себя виноватой начала чувствовать? Потому что так принято? Якобы мужчины слабы, и даже в сорок лет они мальчики, и вообще что с них взять? Плоть слаба… но это же его выбор был!
— Вижу, поняла, — устало выдохнула тётя. — Решай сама что делать. Любишь, сможешь простить — возвращайся, пробуй. Я судить не стану, и стыдить тебя тоже. Плевать что я подумаю — жизнь твоя, и если тебя муж счастливой делает, то думай о себе, а не о том что я посоветую или скажу. Но Настя, не позволяй себя обдурить! Предательство — это всегда выбор! В депрессии человек, под действием алкоголя, в кризисе среднего возраста, под дулом пистолета — это всегда выбор: делать или не делать. Смотри на всё не через призму надуманной вины, а трезво. И принимай решение.
Мы выпили еще по чашечке чая, затем добавилась настойка. Головная боль отпустила, как и накатившая истерия, и я написала Егору, что меня можно забирать.
— Спасибо, родная, — обняла я тётю на прощание. — Надоела я тебе, наверное, со своими метаниями.
— Брось.
— Это ты брось скромничать. Я и себе уже надоела, — фыркнула. — То не вернусь, то вернусь. То виноват он, то я сама. Качает меня из стороны в сторону, не настроение, а маятник. Совсем с ума сошла. Саму себя раздражаю. Пора прекращать, а то превращусь в вечно страдающую тётку, бе-е.
— Вот это правильно. Вот это по-нашему, — подмигнула тётя. — Так, стоять. Вот, держи, это вам с Катей, а это Егору, угостишь мужика.
— У нас годовой запас пельменей от тебя, — попыталась я отказаться.
— А тут не пельмени. Вареников налепила, тесто оставалось. Замороженные, пусть лежат,
— Тётя, — расхохоталась я, расцеловала ее, и вышла.
Егор с Катей уже ждут в машине. Катя раскрасневшаяся, счастливая, а вот Егор непривычно серьезен. Должно быть, я слишком злоупотребила его добротой.
— Ну как вы? Кстати, гостинцы, — тряхнула я пакетом. — И нам и тебе, Егор.
— Спасибо, — машина тронулась.
— Чем занимались?
— Ой, ма-а-ам, мы так суперски время провели! На стадионе, представляешь!
— Да ты что?
— Да, — закивала Катя. — Он огромный, трибуны пустые, тренировка была. И я с командой познакомилась, у меня и фотографии есть, дядя Егор нас снимал. А еще мне Игорь, это брат дяди Егора, экскурсию провел, вот! Форму показал, награды, раздевалку, и мяч подарил. Я когда вырасту, тоже в баскетбол буду играть, — заявила дочка.
Всю дорогу она лопотала про Игоря, глаза её восторженно блестели. И я, кажется, кое-что поняла. Игорь, вроде, самый младший из толпы братьев Егора. Чуть за двадцать. Мда, не такую первую любовь я представляла для дочки, ой не такую.
Катя болтала, дергала меня, показывая фотографии, и так всю дорогу. Дочка не спросила меня, где я была, и почему не проводила время с ними. И про отца своего тоже не спрашивала.
Виктор…
Только вспомнила, и телефон просигналил. Сообщение. Открыла, и голова снова взорвалась болью.
«Я скучаю по счастливым НАМ…»— написал муж, и прикрепил к этой фразе коллажи из наших фотографий: мы втроем в парке, Катя со сладкой ватой, которая даже в её волосах, счастливые; Виктор с Катей, сидящей у него на плечах, хохочут оба; и еще фото, и еще…
— Приехали. А что там? — Катя выхватила у меня пакет. — Ой, булочки. Я сама домой донесу, — дочка выхватила пакет, и понеслась с ним к дому.
— Подожди, — выкрикнула, и хохотнула. — Там и твои. Тётя передала.
— Раз передала, значит возьму, — сказал Егор.
Я обернулась к нему. Серьезен, хмур, немного зол. И я из колеи выбита этими коллажами из прошлой счастливой жизни.
Потянулась к Егору. А он… Боже, он отпрянул.
— Хочешь меня использовать? — спросил тихо, и я закусила губу.
Сама не знаю, что я хочу. Использовать? Просто поцеловать? Просто почувствовать что жива? Перебить горький привкус этого дня?
— Ладно, даже если так, я не против, — выдохнул Егор мне в губы.
И поцеловал. Сам.
22
Я зачарована, оглушена этим моментом. Мужские губы, такие твердые с виду, но прижимаются к моим мягко, нежно. Трепетно даже.
Это волнующе. Приятно. Мое сердечко бьется как маленькая перепуганная птица в клетке.
Егор углубил поцелуй, его язык протолкнулся в мой рот, захватывая новую территорию. Зима, холодно, а меня кипятком ошпарило, и сдавленный стон вырвался непроизвольно. Легкие забивает терпкий парфюм, категорично мужской, ни разу не унисекс, и через парфюм пробивается его запах, Егора, горьковатый, брутальный…