Любовь по требованию и без...

Ромм Дарина

Я не помогала, и не мешала, просто лежала безвольной замерзающей куклой, поднимая руку или сгибая ногу, когда Эрик давал команду.

Раздев меня, Эрик в два движения стянул с себя всю одежду, занырнул ко мне под одеяло и крепко-крепко прижал к своему голому телу.

Принялся гладить по спине. С силой, словно пытался снять кожу, растирал мне руки и плечи. Трогал лицо. Целовал щеки, полуприкрытые веки и уголки губ. И все время что-то говорил.

Шептал слова. Что-то напевал, какую-то песенку с нежным мотивом. И снова просто говорил. Наверное,

опять на испанском, потому что я ничего не понимала, ни одного слова. Только совершенно точно знала, что это слова о любви…

Прижимаясь к его обжигающе - горячему телу, чувствуя на себе его руки и слушая голос, я все- таки начала согреваться...

– Скажи это по-русски, - попросила тоже шепотом. Подняла руки, обняла его шею. Уткнулась в нее губами. Задышала широко открытым ртом, чувствуя, что задыхаюсь от нехватки кислорода в моих стянувшихся от напряжения легких.

И когда во мне почти не осталось надежды, услышала:

– Ты всегда была смыслом моего существования.Обожать тебя было для меня одержимостью.И в твоих поцелуях я находилТепло, которое у меня вызывалоЛюбовь и страсть. (*)

______________

(*) – песня Х. Иглесиаса «История любви»

Глава 41

Настоящее время... Эрик Раевский

– Расскажешь мне? – спросил негромко, боясь спугнуть ту хрупкую птичку доверия, что наконец прилетела и начала боязливо вить между нами свое гнездышко.

Снежка повозила губами по моей шее, тронула розовым язычком ключицу, заставив меня сцепить зубы, чтобы не начать тут же ее тискать и лапать.

Мне всегда хотелось ее трогать. Даже не в целях заняться сексом, хотя этого с ней хотелось всегда.

Просто нравилось прикасаться к ее шелковой коже. Проводить по хрупкой спине, вверх от круглой попки до шеи и нежного затылка, чувствуя подрагивание позвонков под пальцами. Прикасаться к тонким запястьям, и обводить чуть шершавые острые локотки.

Просто нравилось и все, без всякого секса.

– Снежа? – позвал ее.

Она хихикнула и подняв ко мне лицо прошептала:

– Вот скажи мне, почему наши самые откровенные разговоры всегда происходят в постели, когда мы с тобой лежим голые?

– Наверное, потому что голенькая ты очень красивая. Я растекаюсь от тебя и становлюсь милым и доверчивым, - надеюсь, моей плотоядной ухмылки ей было не видно.

– Давай, Снежа, рассказывай, - выдохнул, подтягивая ее к себе, чтобы не видеть смеющиеся губы, которые хотелось срочно поцеловать. – Твой отец приставал к тебе в детстве?

– Ты услышал, да? – спросила ровным голосом.

– Угу, и услышал, и еще раньше догадался. Когда у тебя первый раз ночной кошмар случился.

Она уткнулась лицом мне в шею. Долго молчала, почти не дыша. Потом заговорила еле слышно:

–

Это не первый кошмар. Я их почти каждую ночь видела. Лет с двенадцати. Только когда я с тобой была, мне почему-то не снилось, как он приходит ко мне.

– Я сумасшедшая, Эрик.
– сказала совершенно спокойно.
– У меня даже диагноз есть.

– Это я давно понял, - промычал я, принимаясь кончиками пальцев рисовать узоры на ее лопатках. – Нормальная со мной не связалась бы. Рассказывай дальше…

– Мне было десять, когда он пришел первый раз. Сашка тогда был в каком-то летнем лагере, а мама уехала в командировку. Она часто уезжала, и мы оставались с ним одни. Тогда он и принимался нас воспитывать. При маме боялся. Он вообще при ней был нормальным. Отлично изображал строгого, но любящего отца.

– Ч-ш-ш, не трясись, - зашептал ей на ушко, почувствовав, как по ее телу прошла волна дрожи. – Я с тобой в постели и голый, значит кошмаров не будет, можно не бояться. Что было дальше?

– Он пришел и начал поправлять мне одеяло. Приговаривал, что в августе ночи прохладные и я могу простудиться, если не укроюсь как следует. Я была так рада, что папочка решил позаботиться обо мне. Думала, что это от любви. Представляешь?

Она резко вздохнула и судорожно стиснула пальцы, лежавшие на моем плече. Я накрыл их своей ладонью, успокаивая.

– А потом папочка стал гладить мне ноги и спрашивать люблю ли я его. Я, конечно, сказала, что да. Это был последний раз в моей жизни, когда я говорила про любовь.

Она помолчала, явно набираясь сил.

– Он гладил и гладил. Добрался до бедер. И знаешь, что самое ужасное? – она подняла на меня глаза. – То, что мне было приятно.

И опять замолчала.

– Это потом, когда он ушел, до меня стало доходить, что произошло. Я лежала в кровати, закутавшись в одеяло и скулила от ужаса, потому что прекрасно поняла, чего он хотел от меня. Но ведь он мой папа!

– И ты решила, что с тобой что-то не так.
– я даже не спрашивал, просто знал.

– Точно. Чувствовала себя… Я до сих пор не могу подобрать слово, которое описало бы, кем я себя ощущала, раз мой папа делает со мной такое.

После он стал часто приходить. Трогал меня, говорил что-то ласковое. И все время требовал, чтобы я сказала, что люблю его. А когда я отказывалась, начинал меня бить. У него был специальный ремень, из какой-то особой кожи. Он почти не оставлял следов на теле.

Снежа замолчала, а я обнял ее дрожащую спину, просто не зная, как еще помочь.

– Сашку он тоже часто бил. И ремнем, и руками. Но умел делать это так, что следов практически не оставалось. А те, что все-таки появлялись, можно было легко списать на обычные детские синяки от подвижных игр.

– А ваша мать, она что, совсем ни о чем не догадывалась? Вы не жаловались ей?

– При маме он становился самым любящим папочкой на свете. Хитрый он был. А ее боялся. Представляешь, могучий генерал Демин боялся свою жену, - Снежка фыркнула.