Любовь поэтов Серебряного века
Шрифт:
Летом 1891 года, после окончания гимназии, Кузмин поступил в консерваторию. Учителем его в немногие консерваторские годы (вместо предполагавшихся семи лет он провел там лишь три, а потом еще два года брал уроки в частной музыкальной школе) был Николай Римский-Корсаков. В это время музыкальные увлечения Кузмина выливались в сочинение многочисленных произведений, преимущественно вокальных. Он написал много романсов, а также опер на сюжеты из классической древности.
Весной – летом 1895 года Кузмин совершил поездку в Египет, побывав в Константинополе, Афинах, Смирне, Александрии, Каире, Мемфисе. Это путешествие дало темы для многих его произведений последующего времени. Эллинистическая Александрия надолго стала источником для
К самому концу XIX и началу XX века относится наиболее темный период в жизни Кузмина, который породил едва ли не больше всего легенд о нем, как, например, о том, что он месяцами жил в олонецких и поволжских старообрядческих скитах. Этому послужило то, что в то время Кузмин даже внешне старался походить на старообрядца, нося поддевку, картуз, сапоги и отпустив бороду.
В круг той художественной интеллигенции, которая играла столь большую роль в духовной жизни русского общества на рубеже веков, Кузмин впервые вошел как музыкант. Этому послужили дружеские отношения с членами знаменитого «Мира искусства» (прежде всего с Вальтером Нувелем, Константином Сомовым и Леоном Бакстом), участие в «Вечерах современной музыки», проводившихся в 1901 году. «Вечера» позволили Кузмину представить его музыку не тесному кружку из нескольких человек, а значительно более широкой публике.
Дебют же Кузмина как поэта состоялся в декабре 1904 года, когда вышел в свет альманах «Зеленый сборник стихов и прозы», где был напечатан цикл его стихотворений «XIII сонетов», а также оперное либретто. Наиболее точным словом, определявшим ту атмосферу, в которой поэт жил в это время, является «эстетизм», с его культом красоты и преданностью хорошему вкусу, почитанием Обри Бердсли, Оскара Уайльда и младших французских декадентов. Кузмин же в эти годы (до августа 1906-го) по-прежнему был одет в русское платье, служившее как бы знаком отделенности от артистического круга, и проводил большую часть своего времени в уединении. При этом «Вечера современной музыки» оставались фактически единственным его контактом с артистическим миром. Но внешняя оторванность от художественного круга заменялась глубокой внутренней связанностью с ним: в 1904 – 1905 годах Кузмин работал над теми произведениями, которые в наибольшей степени определили его литературную репутацию в начале творческого пути, – циклом «Александрийские песни» и повестью «Крылья».
«Крылья» представляли собой своего рода опыт гомосексуального воспитания. Книга произвела эффект литературного скандала и надолго определила Кузмину в широких кругах репутацию совершенно одиозную и однозначную, вызвав травлю в печати. Он же принципиально не только не старался скрыть характер своей интимной жизни, но и делал это с небывалой для того времени открытостью.
Осенью 1906 года Кузмин также начал сотрудничать с театром Веры Комиссаржевской, написав музыку к пьесе Александра Блока «Балаганчик», поставленной Всеволодом Мейерхольдом. Именно с «Балаганчика» началась долгая театральная карьера Кузмина, так же как и его долгая дружба с Блоком. В самом начале 1909 года Кузмин знакомится с молодыми поэтами – Николаем Гумилёвым, Алексеем Толстым, Осипом Мандельштамом.
Весной 1913 года Кузмин встретился с молодым художником Юрием Юркуном, который стал его другом и спутником на долгие годы, вплоть до смерти поэта.
Имя Кузмина тесно сплетается с кафе «Бродячая собака», частым посетителем которого он был, и к первой годовщине «Собаки» даже написал «Гимн», а также четверостишие «Кабаре», печатавшееся на программах «Собаки». Время от времени Кузмин сам выступал с эстрады.
Из книги Анатолия Шайкевича «Петербургская богема»:
«На эстраду маленькими, быстрыми шажками взбирается удивительное, ирреальное, словно капризным карандашом художника-визионера зарисованное существо. Это мужчина небольшого роста, тоненький, хрупкий, в современном
Приторно-сладкая, порочная и дыхание спирающая истома нисходит на слушателей. В шутке слышится тоска, в смехе – слезы.
Дитя, не тянися весною за розой,Розу и летом сорвешь,Ранней весною срывают фиалки.Летом фиалок уж ты не найдешь.Теперь твои губы – что сок земляники,Щеки – что розы Глуар де Дижон.Теперь твои кудри – что шелк золотистый,Твои поцелуи – что липовый мед.Дитя, торопись, торопись,Помни, что летом фиалок уж нет.Банальные модуляции сливаются с тремолирующим, бархатным голоском, и неизвестно как и почему, но бесхитростно ребячливые слова получают какое-то им одним присущее таинственное значение.
Конечно, это не дитя, которое тянется за розой, а кокетливая, низко декольтированная пастушка, взобравшаяся на забор и обнажившая свою стройную ножку в белом чулке.
Кузмин поет дальше:
Если завтра будет солнце, мы во Фьезоле поедем,Если завтра будет дождик, то останемся мы дома…»После закрытия «Бродячей собаки» Кузмин стал завсегдатаем «Привала комедиантов», где какое-то время регулярно выступал с исполнением своих песенок. Именно «Привал» отметил 29 октября 1916 года юбилей Кузмина – десятилетие его литературной деятельности.
В квартиру на 5-м этаже дома № 17 – 19 по Спасской улице Кузмин и Юркун переехали вместе в тревожном 1918 году. Знакомые Кузмина отмечали, что в послереволюционные годы поэт быстро постарел. Трудно было представить, что перед тобой – знаменитый петербургский денди. Кузмин не покинул Россию, оставшись в холодном и голодном Петрограде. Эта квартира стала его убежищем на долгие годы, когда «уж вспухнувшие пальцы треснули, и развалились башмаки». А потом новые власти стали «уплотнять», отбирая у Кузмина и Юркуна комнату за комнатой. К 1930-м годам квартира превратилась в захламленную, шумную коммуналку. Заселили даже бывший чулан с единственным окном, выходящим на черную лестницу.
Кузмину и Юркуну оставили две комнаты окнами во двор. В маленькой комнатке жила мать Юркуна Вероника Карловна, которая вела домашнее хозяйство. Кузмин и Юркун обитали в большой комнате. Она была проходной, и время от времени соседи проходили мимо хозяев и гостей на кухню. Произведения Кузмина все реже и реже публиковались, и поэт вынужден был зарабатывать переводами для театра. Могло сложиться впечатление, что об одном из ярчайших поэтов Серебряного века просто-напросто забыли. Но о Кузмине помнили не только старые почитатели его творчества – к нему тянулась молодежь. Здесь, в проходной комнате, за круглым столом собирались молодые поэты, переводчики, художники, искусствоведы… Сложно перечислить всех тех, кто здесь бывал: Бенедикт Лившиц, Даниил Хармс, Александр Введенский, Иван Лихачёв, Константин Вагинов, Лев Раков, Рюрик Ивнев, Анна и Сергей Радловы и многие другие.