Любовь, похожая на смерть
Шрифт:
Дима потер ладони и сказал:
– А кто-то говорил, что будет трудно собрать заявления… Даже в наше сволочное время есть на земле хорошие люди. Они не вывелись, как тараканы под дустом. Не попрятались по темным углам.
– Я ничего такого не говорил, – отозвался Стас Гуляев. – Наоборот. Я сказал, что нет проще дела, чем взять у своих же знакомых заявления, что они тебя знают. Письменно подтверждают, что Алла – это именно Алла, а не Дунька с мыльного завода. И готовы засвидетельствовать данный факт в суде. Вот если бы Алла просила у подруги взаймы пятьдесят штук баксов… Тогда бы возникли некоторые затруднения.
Алла
– Этого парня зовут Алексеем, – сказала Алла. – С его женой Ирой мы познакомились в байкерском клубе «Триумф». У нее был приличный дорожный мотоцикл «Хонда», и каталась она хорошо. Ирка смелая девчонка. А ее муж – он, кажется, научный работник.
Через минуту на кухню вошел Алексей. Остановившись перед столом, он разложил на нем чертеж, выполненный на большом листе кальки.
– Это поэтажный план, – объяснил он. – Тут обозначены все квартиры на нашем этаже. Комнаты, кладовые, санузлы и коммуникации. Вот это, обратите внимание, наша квартира. Лучшее расположение, окна только во двор…
– Простите, мы по другому вопросу, – сказал Радченко. – Вчера мы разговаривали по телефону. Ваша супруга Ирина хорошо знакома с Аллой. И я спросил, нельзя ли письменно засвидетельствовать…
Радченко не успел закончить фразу, когда в кухню вошла высокая женщина в майке без рукавов и коротких шортах. Она встала возле двери, прислонилась спиной к косяку. И, молча кивнув гостям, скрестила под высокой грудью длинные красивые руки. Она посмотрела на Аллу, кажется, хотела что-то сказать, но передумала и отвернулась, будто не узнала бывшую подругу. Радченко подумал, что с этой эффектной и, видимо, своенравной женщиной Алексею живется непросто. Очень непросто.
– Ах, вот вы что… – Голос хозяина сделался тусклым, он скатал в рулон свой чертеж. – Я, честно говоря, подумал, вы по поводу покупки квартиры. С этим делом прямо голова идет кругом. Продавать квартиру, чтобы потом новую купить… Это хлопотно. Да и накладно. Простите.
– А как насчет заявления в суд? – нахмурился Радченко. – Мы вчера договорились.
– Господи, я же объясняю: все в голове кувырком с продажей квартиры, – взгляд Алексея блуждал по стенам, ни на чем не задерживаясь. – Ляпнул вчера. А потом за голову схватился. У нас с Ириной такое правило: мы никаких заявлений в суд не подписываем. Нам эти тяжбы не нужны. Одна морока.
Женщина, стоявшая в двери, не произнесла ни слова. Еще раз подняла взгляд на Аллу, повернулась и ушла, не сказав ни слова.
– Но от вашей супруги ничего не требуется, – Радченко шагнул к Алексею. – Только подтвердить, что она знакома с Аллой. Это очень важно. Очень.
– Ничем не могу помочь, – Алексей продолжал затравленно улыбаться. – Я думал, вы насчет квартиры.
– Пошли отсюда, Дима, – Алла поднялась. – Не унижайся перед этой… Перед этим…
Через минуту они стояли на лестничной клетке, дожидаясь лифта. Гуляев подбрасывал и ловил в воздухе брелок. Радченко сосредоточенно листал записную книжку. Алла вытащила из сумочки платок. Она опустила голову и, казалось,
Компаньонами Солод называл начальника своей службы безопасности Вадима Гурского, его ближайшего помощника Пашу Клокова по прозвищу Пулемет. Эти парни не парились в одной приемной с посетителями – у них была своя дверь, через которую сюда можно попасть прямо из помещения охраны.
Постучав, Гурский и Клоков вошли и встали у порога. Физиономия Гурского, статного брюнета лет сорока пяти, с узкими пижонскими усиками, была кислой. Пулемет выглядел внушительно и строго: двухметровый амбал с широченными плечами, обтянутыми темным пиджаком, под которым угадывались две подплечные кобуры; третий ствол он таскал под брючным ремнем, четвертый – в кобуре на щиколотке левой ноги. На лице напечатана готовность ловить каждый вздох хозяина, выполнять любую его прихоть. Вечно оттопыренная нижняя губа выражала презрительное отношение к большому человеческому миру, полному лохов и быдла. Пулемет мусолил во рту кончик изжеванной пластиковой зубочистки, перекладывая ее языком с места на место.
В свое время он работал на Исмаила, авторитетного гангстера, который держал несколько пунктов, где продавал краденные в Европе машины. Но однажды получил предложение Солода и решил перейти к нему на службу, потому что тут пахло большими деньгами, а прежний хозяин был сволочью и жлобом, каких поискать. На прощание Паша Клоков перестрелял Исмаила и его охранников из автоматического оружия, дал отставку своей старой любовнице и начал жизнь с чистого листа.
– Мы на минуту, – начальник службы безопасности сделал полшага вперед. – Только короткий вопрос. Милиция в Апрелевке и Москве уже заканчивает расследование того, как бы это сказать… Происшествия, что ли… Недоразумения. Ну, с женщиной, которая умерла… Которая скоропостижно…
Гурский не знал, как правильно назвать покойницу. То ли Аллой – именем жены хозяина. То ли еще как. Подыскивая мягкое дипломатичное определение, он морщил лоб и щелкал пальцами. Подмывало сказать: «Женщиной, которую мы грохнули в Апрелевке. Затем труп перевезли в Москву, и покойница превратилась в вашу супругу». Но он ничего такого, конечно же, не сказал. Мудреные фразы заменило короткое покашливание в кулак. Хозяин не любил, когда вещи называют своими именами да еще вдаются в детали, которые ему неприятны. Детали – это лишнее. И Гурский усвоил язык недомолвок и долгих выразительных пауз.
– И? – Солод почесал голый живот.
– Так вот, результат следствия нулевой. – Гурский громко щелкнул пальцами, будто из пистолета выстрелил. – Мы не оставили ментам ни одной зацепки.
– Хвалилась овца, что у нее хвост, как у жеребца, – громко сказал Солод. – Работу вы сделали грязно. Положили двух ментов – это главное. Ко всему прочему, на месте оказался неизвестный мужик, который едва не изнасиловал женщину. И этому уроду вы позволили уйти живым.
– Он ушел, потому что в тот момент Клоков перезаряжал автомат, – пролепетал Гурский. – Тот хрен был ранен, может быть, смертельно. Но это неважно, что он ушел. По виду это какой-то чурка. Если он не подох от ран, то наверняка наложил в штаны и уехал к себе домой пасти баранов. Тут нечего беспокоиться.