Любовь, похожая на смерть
Шрифт:
– Я еще вот что скажу. Перед родами Аллу придется поместить в частную клинику. Это очень опасный момент – частная клиника. Там много лишних глаз, лишних ушей. А люди, которые работают на Солода, наверняка найдут концы, и тогда… Надо смотреть правде в глаза. Велик риск, что Алла погибнет. Прямо в том месте, где нормальные люди детей рожают.
– Слушай, Дима, я все это знаю. Я просчитал все варианты. Но ничего не могу сделать. Я не в силах повлиять на решение Аллы. Но одна идея есть. Теперь запиши или запомни: люди, которые нам нужны, живут в городе Элиста. Это в двух тысячах километров южнее Москвы. Супруги Алексей и Зоя Фрумкины. Некоторое
– Спасибо, – Радченко записал на визитной карточке адрес и телефон Романенко. – Постараемся добраться до них.
– Ехать лучше на машине, – сказал Носков. – Если отправитесь поездом или самолетом, вас можно будет легко выследить. Нельзя допустить, чтобы Солод узнал адрес моих друзей. Понимаете? Это очень важно. Будут вопросы, звони.
Носков положил трубку. Радченко долго раскачивался в кресле, разглядывая трещину на потолке.
Серый седан, за рулем которого сидел Вадим Гурский, въехал в поселок Луговой около полудня. Палило солнце, ветер налетал из открытого поля, поднимая тучи пыли. Впереди тянулась улица с разбитым асфальтом, ее обступили приземистые деревянные дома. Проехали вперед, свернули на другую улицу, здесь дома были в два этажа и дорога приличная. Увидев единственного пешехода, Гурский остановил машину, опустил стекло и крикнул:
– Эй, мужик, где тут Строительная улица?
Человек остановился, задумался. Вытер лоб рукавом рубахи.
– Туда езжай, – он махнул рукой вперед. – Второй поворот направо. И до конца.
– А железная дорога где?
– Тут ближайшая дорога далековато, – мужчина усмехнулся. – Считай, километров двадцать, а то и больше.
Люди, сидевшие в машине, выразительно переглянулись и поехали дальше, пока не увидели вросшее в землю строение, которое при ближайшем рассмотрении оказалось закусочной «Уют». На стеклянной витрине, серой от пыли и засиженной мухами, была нарисована тарелка, полная то ли пельменей, то ли морских гребешков. Гурский решил, что время обеденное. Нет хуже, чем работать на пустой желудок.
Меню закусочной оказалось коротким. Тут можно было взять суп из говядины, второе блюдо – отварная говядина из того же супа; и, наконец, компот, пахнувший говяжьим бульоном. Устроились у витрины за круглым столиком. Неторопливо разделались с едой, разговаривая о планах на лето. Иван Ерофеев, уже побывавший в отпуске, рассказал, как в предгорьях Урала туристы на лошадях забрались в одну деревню, где всего три дома. Быстро стемнело, возвращаться, не зная дороги, боязно, вниз запросто упадешь. А местные жители с незнакомцами говорить почему-то боятся. Тогда путешественники взялись за хвосты лошадей и пошли следом за животными. Через пару часов оказались на дороге, по которой спустились к базе отдыха.
– Люблю я лошадей, – Иван Ерофеев вытер салфеткой губы и пышные седые усы. – Лошадь больше человека понимает. И ей, в отличие от человека, можно доверять.
Ерофеев протер темные очки, закрывающие пол-лица, пригладил густые бакенбарды. Через минуту все
Но сейчас все правила летят к черту. Если свидетеля прячут менты, значит, этот рыночный торгаш что-то знает. Тут надо действовать быстро, своими силами. «Тойота», на которой они сейчас едут, не значится ни в каких базах данных, номера липовые. И ребята с Гурским верные, оба хорошие стрелки. Им терять нечего. Ерофеев осужден заочно на двадцать пять лет тюрьмы – на нем несколько трупов и много всякого другого; попадать живым к ментам он не захочет. А про Пашу Пулемета и говорить нечего…
Девяткин и Сыч прибыли к дому номер семь по Строительной улице к обеду. Они велели водителю казенной машины никуда не отлучаться, потому что, может статься, здесь они долго не задержатся. Сыч вошел в квартиру первым, за ним поднялся Девяткин. Милиционер, проснувшийся незадолго до появления начальства, пил на кухне чай и по второму разу читал вчерашнюю газету. Он коротко доложил, что за время дежурства никаких происшествий не было.
Девяткин включил верхний свет, уселся за столом в большой комнате и вытащил из портфеля два альбома с фотографиями. Усадив Афонина рядом, сказал:
– Петя, ты только не торопись. Смотри внимательно. Некоторые снимки сделаны два-три года назад. За это время человек может измениться. Располнеть или похудеть, покрасить волосы или отпустить усы. Люди в первом альбоме – несудимые, но с законом не в ладах. То, что они гуляют на свободе, – недоработка милиции. Во втором альбоме – относительно молодые люди: бандиты, убийцы, грабители. Еще та публика. Смотри внимательно. Если никого не узнаешь, у меня с собой компьютер. Там есть еще фотографии.
Афонин, прикурив папироску, пустил дым и перевернул первую страницу альбома. Он уже видел множество таких физиономий. От обычных людей уголовники ничем не отличаются, только на плечах, спине и груди наколки: церкви, кресты, распятья, фашистская символика и похабные рисунки… Вот этот хмырь похож на продавца винного отдела в магазине «Восток», а этот чем-то смахивает на дворника из соседнего дома. А этот, молодой и здоровый… Афонин поднялся из-за стола, дошагал до подоконника и остановился. Этот человек из альбома смахивает…
Из окна было видно, как к повороту медленно подходит тяжелый товарный состав. Примчался ветер, подняв облако белой пыли. Локомотив замедлил скорость, стало слышно, как грохочут колеса на стыках рельс. В окнах мелко задрожали стекла.
Милицейская машина, на которой приехали Девяткин и Сыч, стояла в тени старого дерева, с задней стороны дома. Водитель опустил боковое стекло и приготовился к долгому ожиданию. Включил радио, достал из сумки бутерброды и открыл термос с чаем. Вокруг было пусто. Только бездомная собака лежала неподалеку, словно кого-то ждала. Кажется, в этом поселке люди не живут. А если и живут, появляются только по ночам, когда перестает дуть проклятый ветер, который приносит мелкую белую пыль с цементного завода.