Любовь поневоле
Шрифт:
Сильная рука, взявшись за мой подбородок, вынудила меня поднять лицо так, что укрыться от внимательных серых –со странным черным оттенком– глаз было невозможно.
– Признаюсь, это было чертовски сложно, - прошептал Курьянов, глядя почему-то исключительно на мои губы.
– Но пока я не знал точной причины почему ты меня игнорируешь, я, по крайней мере, мог сконцентрироваться на работе.
Последующий поцелуй не был нежным – меня целовал мужчина, который хотел подтвердить свою власть надо мной.
– Ты бы все равно никуда от меня не делась, -
Почему-то эта надменность, прозвучавшая в голосе Великого и Ужасного, согревала мне сейчас сердце…
– Это ты уехал, - напомнила я, слабо улыбнувшись. – Ты, а не я.
И, проглатывая слезы, я прошептала.
– Ты бы мог взять меня с собой.
– Я и собирался это сделать, - ухмыльнулся Курьянов. – Мне всё равно надо было лететь в Париж на подписание контракта, и я подумал, что две недели нового карантина уже в Париже могут стать нашими романтическими каникулами. Я заказал лучший номер в гостинице – с огромной террасой на эйфелеву башню, шампанское, розы… Тебе даже сделали французскую визу – именно для этого у нас взяли паспорта.
Его пальцы нежно погладили мою кожу.
– А потом я услышал твой разговор с Региной и передумал.
Я замерла и попыталась отстраниться. Но Курьянов не позволил мне этого сделать.
– Даш, я не бесчувственный болван и понимал, что тебе неловко переводить наши отношения в другую плоскость в доме родителей. Но я не догадывался, что ты ещё никогда и ни с кем…
– Это имеет значение? – спросила я, глядя на пуговицу на его рубашке.
– Посмотри, пожалуйста, на меня, - мягко отозвался Курьянов. Только почему-то его руки, держащие сейчас меня в своих объятиях, так напряглись?
Я пусть и с трудом, но всё же подняла свой взгляд на мужчину.
– Я самовлюбленный деспот, который заставляет весь мир плясать вокруг себя, - просто сказал Михаил, немного щурясь на солнце.
– Но ты, Дашунь, ты другое дело. Ты достойна настоящего праздника в день своей свадьбы. Белого платья, символизирующего – на самом деле символизирующего – чистоту невесты; осторожного перешёптывания с матерью днем и нервного нетерпения вечером, когда мы соберемся улизнуть от наших гостей пораньше.
Меня нежно поцеловали.
– Я не мог лишить тебя этого.
– Миш, ты думаешь мне это было важно…
– Мне это было важно, - покачал головой Курьянов. – Потому что бабки, цацки и прочий хлам, который продаётся за деньги, не значит ничего.
Он нежно докоснулся до моего рта своими губами.
– Однажды наши сыновья спросят, как отличить женщину, которая просто нравится от той самой, без которой не жить. И я отвечу, что та, без которой не жить, появится в их жизни внезапно – одним своим появлением стерев всех остальных баб из памяти. Впервые в жизни захочется не сумасшедшего траха на удобной кровати, а счастливых глаз, открыто смотрящих на тебя, нежных поглаживаний и безграничного доверия; впервые в жизни не захочется предохраняться от нежелательного залёта, а, наоборот, захочется как можно скорее сделать свою женщину беременной – и этим привязать её к себе.
Его рука поползла вниз, дотронувшись до моего живота.
– И от одной только мысли, что часть меня на какое-то время поселится внутри неё, будет выворачивать мозги до одури.
Короткий, нежный поцелуй превратился в страстный ураган, сметающий всё на своём пути.
– Захочется не торопиться, чтобы ненароком её не напугать, не лишить её взгляда того удивительного света, что делает чище весь мир вокруг.
Меня приподняли над землей.
– Я не хотел уезжать без тебя, - скривился Курьянов, честно добавив: - Но я был уверен, что моей выдержки на новые две недели близкого соседства попросту не хватит. Поэтому, чтобы ты понимала, со свадьбой мы затягивать точно не будем.
– Ты и правда хочешь подождать? – набравшись храбрости, спросила я.
– Нет, я же говорю, свадьбу сыграем к концу неде… - Курьянов, оборвав свою фразу на полуслове, придирчиво посмотрел на меня. – Да. Сделаем всё, как положено. Чтобы осталось в легендах.
Я беспечно рассмеялась. Куда только делась вся неловкость и смущение?
– Но только учти, - прикусив губу, предупредила я.
– Осторожных разговоров с мамой мне уже не понадобится.
Курьянов удивлённо выгнул бровь.
– Регина, - напомнила я. – У неё был впечатляющий мастер класс.
Серые -со странным черным оттенком– глаза как будто вспыхнули.
– Жду демонстрации, - прошептали мне на ухо, тут же пробуя это самое ухо на вкус.
А потом мы пошли в дом, чтобы Курьянов мог лично познакомиться с родителями и тут же попросить у них моей руки (за этим и правда дело не стало).
Когда мы, улыбаясь, вошли в дом, мама, пользуясь своим каким-то особым материнским чутьём, неожиданно нас сфотографировала : меня, бледную, похудевшую дурнушку в несуразных трениках и растянутой грязной футболке. И его – смотрящего на меня с нежностью, высокого красивого мужчину в дорогом деловом костюме, безнадёжно испачканного нашей щедрой краснодарской землёй.
Потом эта фотография стала нашем первом фото в первом же семейном альбоме Курьяновых, к коим через две недели причислили и меня. Через две – не через одну, так как правила оставались неизменными: Курьянов приехал из Франции , и поэтому нам всем снова пришлось сесть… ну да, на карантин.
Правда, в этот раз Курьянов проводил карантин в другом месте. Зато мы каждый день по несколько часов общались через видеомесенжер.
– Дерржаться нету больше сил, - шутил он голосом птицы Говорун и тяжело вздыхал при этом.
За это время Курьянов успел рассказать мне и про Кузнецову – ту самую «Надин», про которую я смотрела передачу, и про назначение брата.
Андрея, оказывается, перевели в Москву не только из-за его работы, но прежде всего из-за его жены.
– Я подумал, что твоя Регина, при правильной дрессировке, может принести больше пользы, чем вреда. У неё отсутствует такт, не хватает образования и воспитания, но она прекрасно умеет выживать и приспосабливаться, отлично вычисляя пираний нашего общества. Так что при правильной шлифовке, она станет тебе прекрасной помощницей.