Любовь поры кровавых дождей
Шрифт:
С рассеченными бровями, окровавленные, как два злейших врага глядели мы друг на друга и тяжело, шумно дышали.
Мы оба были такие измученные, что еле держались на ногах.
Увидев, что мы деремся, еврейские ребята вернулись обратно и в растерянности безмолвно наблюдали за нами.
Вероятно, и они хотели нас разнять, но, конечно, не осмеливались.
— Что, взял? — насмешливо спросил меня Лада.
— А ты взял? — так же спросил я в ответ.
— Я их не допустил! — Лада указал рукой на
— А я пущу! — с угрозой выкрикнул я и снова рванулся к нему.
Лада отступил на шаг и приготовился к отпору.
Кажется, впервые в жизни он растерялся, видимо его смутила моя настырность. Он никак не мог понять, почему я так самоотверженно защищаю каких-то еврейских мальчишек.
В это время тот кудрявый длинноногий парень бросился между нами и плачущим голосом взмолился:
— Ребята, не надо, умоляю!..
— Тогда ступайте купаться! Вы ведь пришли купаться, идите и купайтесь, сейчас же идите! — категорически потребовал я.
— Хорошо, мы пойдем купаться! — ответил кудрявый и глянул на Ладу.
— Лада! Оставь их, пусть купаются, что тебе с того? Ведь Кура-то не только наша! — вступился Ника.
— Я для порядка говорю, а то пускай себе купаются, очень мне надо! — Взбешенный Лада подхватил с земли свою одежду и побежал к деревне.
— Купайтесь, ребята, не бойтесь никого и вообще приходите когда хотите, — сказал я.
Белокожие худенькие парни, опустив головы, молча прошли мимо нас.
Отойдя на порядочное расстояние, они расположились близ самой воды.
…На следующий день меня послали в магазин за покупками.
Магазин находился в центре села, и, чтобы попасть туда, надо было пройти через еврейский квартал.
В начале же главной улицы квартала, где стояло красное одноэтажное здание сельской больницы, мне встретился сапожник Абрам. Он направлялся куда-то поблизости, даже не снял с себя фартука. Завидев меня, вскинул кверху обе руки и заорал:
— Благослови тебя бог, сынок, ибо ты защитил еврейских детей!
В это время на балкон двухэтажного дома, принадлежавшего богачу Мордеху Манашерашвили, вышла пышнотелая супруга Мордеха, Рахиль, и на всю улицу заголосила:
— Чтоб ты вырос счастливым у твоей матери, чтоб ты только радость и счастье видел, пошли тебе бог здоровья и благодати!..
Благословениям Рахили стала вторить и вдова сельского сапожника Сара. Она тоже всплескивала и размахивала руками и вопила пронзительным голосом.
Из лавчонок повысыпали люди, жестикулировали, гомонили, что-то мне кричали…
Я уж и не знал, что мне делать, растерялся, смутился. Ничего подобного я, конечно, не ожидал.
Я шел понурившись, провожаемый благословениями всего квартала.
Еще более шумную встречу устроили мне мои сверстники, среди которых были и вчерашние купальщики. Все уже знали
— Никого не бойтесь, — сказал я ребятам, которые гурьбой обступили меня, — приходите и завтра, и послезавтра, и когда захотите, никто нам не помешает!
На следующий день мы, как всегда, пошли на Куру и вместо двух арб сена почему-то перевезли четыре.
Лада тоже был с нами, но мы с ним не глядели друг на друга и не разговаривали.
В полдень, когда настала пора купаться и мы разделись, я вдруг увидел двух знаменитых на все село драчунов, двоюродных братьев Лады Фридона и Амирана. Я тотчас смекнул, что они пришли неспроста, что вся тройка что-то затевала.
— Не бойся, я с тобой, — шепнул мне Ника Квривишвили. — Перетяну еще нескольких ребят на нашу сторону, и эти прохвосты с нами не справятся.
Я приободрился. Ника был храбрым и надежным парнем, он никогда не подводил и, если понадобилось бы, против ста человек пошел бы не раздумывая. Он был и силен, и ловок, и сметлив. В кулачном бою Ника не имел себе равных.
— Эти отчаянные, кроме себя, никого не признают. Кулачье, да и только. Чудом уцелели. — Ника имел в виду родню Лады, его семью и семьи двоюродных братьев, которые жили очень зажиточно, но очень замкнуто. В колхоз эти семьи не вступили и числились единоличниками.
Я опасливо поглядывал на железнодорожную насыпь — с той стороны должны были появиться еврейские ребята.
Двойственное чувство обуревало меня: мне и хотелось, чтобы они пришли, и не хотелось. Братья Лады казались очень уж огромными. У них были такие мощные плечи и руки, что, верно, одолеть их было бы очень трудно.
Но вот на насыпи появилась ватага ребят. Их было больше, чем вчера. Впереди вышагивал высокий парень.
Наши тотчас стали переговариваться друг с другом.
А та озорная троица громко гоготала над чем-то. Они поглядывали то на меня, то на приближавшихся ребят.
Когда еврейские ребята подошли совсем близко, Мишка заступил им дорогу и заорал:
— А ну, вертайте назад!
Тогда и я, так же как вчера, вскочил и крикнул:
— Не поворачивайте, ребята! Идите купаться. А ну, пусть посмеет кто-нибудь вас тронуть!
— Эй ты, городской, не чешутся ли у тебя бока? — спросил меня один из братьев Лады, который жил в верхней части села и которого в лицо я не знал.
— Это мы поглядим, у кого бока чешутся, — не уступал я.
Лада вышел вперед и предложил, видимо, заранее продуманный план:
— Давайте сделаем так: пусть выйдут по одному парню и от нас, и от них или от тех, кто их хочет защитить… — он насмешливо оглянулся на меня, — хотите — бороться будем, хотите — на кулаки. Кто победит, за тем и слово…