Любовь решает сама

Харди Мелина

Джеймс вздохнул и позволил своей руке пробраться, скользнув по ребрам, дальше, к сладостному изгибу ее груди. Боже! Но как она прекрасна, и как многогранна ее красота! Рядом с чрезмерно разряженными, чересчур обвешанными украшениями женщинами она выделялась как маленький прекраснейший цветок. Ее одежда выглядела как естественные лепестки. Никогда больше Джеймсу не ощутить аромата розы после дождя, опьяняющего и пряного, не вспоминая при этом Мелоди. И через десять лет ему достаточно будет закрыть глаза, и он

с предельной ясностью увидит снова и блеск ее волос, и нежный поворот ноги, и мягкую, бездонную глубину ее взора…

— Мелоди, дорогая моя! — Седовласая матрона уставилась на них. — Это твой молодой человек?

Мелоди слегка отстранилась от Джеймса.

— Нет.

— Я так и подумала, — с заметным облегчением заявила дама. — Могу поклясться, я тебя видела раньше с этим молодым адвокатом Робертом Кэмберли. — Дама бессмысленно улыбнулась Джеймсу и поставила точку над «i». — Понимаете, это такой джентльмен. Принадлежит к одному из старейших наших родов.

Ну, значит, пришло время отступить с потерями, решил Джеймс.

— Куда мы идем?

Оркестр умолк, но Джеймс не отпускал руку Мелоди и вел ее к лифтам в дальнем конце фойе.

— В зимний сад на крыше, — сказал он таким мрачным голосом, каким говорят о морге.

— Джеймс, я не могу просто исчезнуть, не сказав ни слова Роберту.

— К черту Роберта!

Ей следовало бы возразить. Но вместо этого она послушно пошла рядом с Джеймсом. Ощущение тепла его объятий уступило место дурным предчувствиям, которые таились в ее сознании уже несколько дней подряд.

Из застекленной мансарды старого отеля можно было на все четыре стороны любоваться видом города и окрестностей. Летом Мелоди всегда с удовольствием приходила сюда обедать. Ей нравилось сидеть за столиком со стеклянным верхом, скрываясь под большим зонтом от солнца, в окружении пышной тропической растительности и подвешенных корзин с яркими цветами северных широт.

В межсезонье терраса была закрыта для гостей, и они с Джеймсом остановились в углублении у окна на западной стороне, глядя на темные воды пролива.

— Зачем ты привел меня сюда, Джеймс? — спросила она, опасаясь, не уловил ли он нотки страха в ее голосе.

— Мне нужно побыть с тобою несколько минут наедине.

Если бы только она могла принять его слова за чистую монету!

— Зачем?

Он издал вздох и повернулся, чтобы взглянуть на Мелоди. Он коснулся пальцами ее щеки, затем рта. Провел рукой по волосам. Взял в ладони ее лицо с такой нежностью, как будто это была редкостная бесценная ваза из фарфора. Он касался ее, как слепой, который хочет запечатлеть в своей памяти ощущение ее физического облика.

Джеймс почувствовал, как она задрожала, и бережно обнял ее, как бы успокаивая и защищая. Теперь она могла слышать ускоренное биение его сердца, слегка стесненное

дыхание, но, хотя его руки были горячими, она продолжала дрожать, холод пронизывал ее до мозга костей.

— Мелоди, — начал он срывающимся голосом, — я…

Люблю тебя? Хочу тебя? Что он скажет? Она закрыла глаза, чтобы задержать слезы. Не эти слова предстоит ей услышать.

— Я… — начал было он снова.

Одна слеза выбралась сквозь веки и поползла вниз, за ней другая.

— На этот раз мы славно потанцевали, не правда ли? — сказала Мелоди дрожащим голосом, лихорадочно стараясь остановить, не позволить ему продолжать.

— Да, — сказал он и прижал ее лицо к своей груди. Накрахмаленная хлопчатобумажная ткань рубашки поглотила ее слезы, но ничто не способно было впитать в себя боль, разрывавшую сердце и вызывавшую желание умереть. — Но на этот раз все было по-другому.

— Я хочу знать почему.

— Я должен сказать тебе об этом.

— Нет, — умоляла она, — Нам так хорошо было вместе. В этот раз. Пусть так все и останется.

— Это было в последний раз, — сказал он безжалостно. — Я уезжаю, Мелоди, назад — туда, где мой мир.

— Да, — сказала она, захлебываясь слезами. — Я понимаю. Ты должен посмотреть, как идут дела, которые у тебя остались там.

— Я больше тебя не увижу.

— До следующего раза… — Слова выходили из ее горла, преодолевая застрявшую там боль.

— Не будет у нас следующего раза. Она больше не владела собой, гордость покинула Мелоди.

— Не говори так. Джеймс, пожалуйста, скажи, что это не всерьез.

— Я должен уехать. Моя жизнь не здесь.

— Но моя здесь, и у меня есть связи. Я могу замолвить словечко…

Мелоди умолкла и застонала, когда поняла, что она делает.

— Ты бы хотела этого, не так ли? — ответил он, скривив свой красивый рот от неприязни. — Твой самый большой талант состоит в раскапывании наиболее уязвимых мест человека, а результаты раскопок ты развешиваешь затем на своем заднем дворе на всеобщее обозрение.

В замешательстве Мелоди густо покраснела.

— Прости меня, Джеймс! Я не хотела тебя оскорбить.

— Может быть, тебе интересно будет узнать, — продолжал он, с презрением отметая ее извинение, как оно того, без сомнения, и заслуживало, — что мне сегодня вечером предложили работу, от которой при иных обстоятельствах я едва смог бы отказаться. Очень престижная работа, Мелоди, — стать дизайнером строящихся по прежним образцам деревянных шхун, что бороздили на рубеже столетия воды залива. Спрос на подобные суда растет — для морских праздников и так далее, и наш драгоценный старый Порт-Армстронг наживается на моде с обычным алчным рвением. Отцы города так хотят заключить сделку со мной, что фактически готовы предоставить мне полную свободу.