Любовь с чистого листа
Шрифт:
– Не волнуйся, я съезжаю только в конце лета, так что у тебя куча времени.
Стою как вкопанная, не в силах что-либо сказать.
– Не думаю, что ты будешь искать соседку, – продолжает она, – но все равно решила дать тебе запас времени. Потом сможешь переехать в мою комнату, а из своей сделать рабочий кабинет. Вести свое дело отсюда, понимаешь?
«Вести свое дело»? Сибби едва ли что-то знает о моем деле, она понятия не имеет о том, сколько постоянных клиентов появилось у меня после статьи в «Таймс», и точно не знает об очень перспективном контракте, который я пытаюсь заполучить, а теперь просто должна, если хоть немного надеюсь оплачивать аренду целиком, хотя бы временно. У меня, конечно же, все в порядке
О чем она вообще думает?
Я едва ли понимаю, о чем мы говорим, едва ли понимаю, что эта беседа для нее лишь формальность и мы даже не обсудим тот факт, что живем вместе с девятнадцати лет, что любой важный шаг – квартира, работа, смена прачечной – мы делали вместе. Что теперь мы окажемся по разные берега.
Теперь я рискую не уронить, а раздавить йогурт. Дышу глубоко через нос, пытаюсь успокоиться.
– Как же твоя работа?
Сибби отмахивается рукой:
– Я перейду в другую семью после Дня труда. Уже договорилась.
– Но ведь тебе нравятся Уэйлены. Не Тильда, но дети, – слабо возражаю я. За четыре года работы с Уэйленами Сибби всю душу вложила в этих детей.
Она опускает взгляд, елозит большим пальцем по ребру ноутбука.
– С ними все будет хорошо. Спенс скоро будет ходить в школу на полный день. Да и во мне сил быть няней осталось на год или два. Я не об этом мечтала в жизни.
– Снова будешь ходить на прослушивания?
Она поджимает губы, смотрит в окно. Сегодня солнечно, лучи света проникают сквозь толстое стекло, они подчеркивают морщинки в уголках ее глаз. Крошечные радостные отголоски того громкого хрюкающего смеха, который я не слышала много месяцев.
– Нет, Элу дали продюсерский проект на NBC, очень хороший. Может, мне вообще больше не придется работать.
– Си, – решаюсь я. Это прозвище всегда было особенным. Си – сокращение от Сибби, что, в свою очередь, сокращение от Сибил. Но для меня «Си» всегда было сокращением от «сис», «сестра», которой у меня никогда не было. Но эта сестра мне незнакома. – Я не понимаю этого.
Даже смешно, насколько я преуменьшила. Я, конечно, не думала, что мы всегда будем жить вместе, мы даже собирались разъехаться. В конце концов, когда она устроилась здесь на работу, я, именно я думала остаться на Манхэттене, где меня ждала стабильная работа, пусть и не в ламповом магазинчике Сесилии. Я была весьма востребована в неконкурентных условиях магазинов, с которыми работала. Но как мы дошли до того, что даже не обсудили эту важную перемену? Как она стала простой новостью, а не итогом многочасового обсуждения, в котором хотя бы несколько часов надо посвятить фразе моей энергичной и целеустремленной подруги о том, что ей, может, вообще больше не придется работать? Как мы дошли до такого?
«Она была главной, а я следовал». Снова голос Рида, а я думаю лишь: вот бы мне подали знак, что так будет, зашифровали послание.
– Я понимаю, это большие перемены, – произносит Сибби легко, попутно открывая ноутбук и стуча по клавишам. – Я напишу объявление, чтобы ты смогла…
– Нет-нет. Спасибо, не нужно. – Я съела капельку йогурта, но быстро ставлю его обратно в холодильник, даже не вынув ложку из баночки. Посмотрим правде в лицо – больше я к нему не притронусь. На нем образуется странная пленка, при взгляде на которую думаешь, зачем йогурт вообще существует. Но сейчас самое важное – уйти поскорее, чтобы Сибби не заметила слезы разочарования в моих глазах.
– Знаешь, у меня снова смена в магазине, так что мне пора.
– Мэг, слушай, все будет нормально! Я буду приезжать к тебе в гости, ты будешь приезжать к нам.
На секунду я замираю, чувствуя приступ злости на нее. Вот
Сибби как никто знает, что это подействует. И что я не стану дальше говорить о том, что изменилось.
– Да, конечно. – Кажется, я говорю сквозь зубы, хотя голос звучит как обычно. – Я очень рада за тебя, Си. – Подстраиваюсь и подстраиваюсь без конца.
На долю секунды наши взгляды сталкиваются, и между нами будто вырастает гора из букв, сваленных в полном беспорядке, гора вещей, в которых я нуждаюсь, но не знаю, как ей о них сказать. Как вытащить их по одной, не обрушив целую лавину. И не оказаться погребенными под ней.
Я просто моргаю, Сибби тихо благодарит меня, и я думаю, теперь мой черед начать ее избегать.
Вот что забавно: я тоже ненавидела Нью-Йорк.
Когда мне было тринадцать, в начале учебного года объявили, что весной наш восьмой класс собирается в поездку. Нас разделили: одна половина класса должна была отправиться в Вашингтон, другая – в Нью-Йорк. В октябре, за несколько дней до объявления списка участников, я лежала у себя на двуспальной кровати и давала клятвы богу, в существовании которого даже не была уверена, что буду на опережение выполнять все свои домашние обязанности в течение целого года и перестану просить у родителей мобильный телефон. Абсолютно все, что угодно, только бы не попасть в нью-йоркскую группу.
Я попала в нью-йоркскую группу.
Мне было страшно, вот в чем дело. Я никогда не была за пределами Огайо, даже из родного города выехала один раз в Цинциннати, к бабушке с дедушкой по папиной линии. Поездки в оба места пугали, но на фотографиях Вашингтон казался чистым городом с белыми, строгого вида зданиями и ровными, ярко-зелеными газонами. Поскольку я выросла в пригороде, ровный и ярко-зеленый газон был у меня в голове напрямую связан с природой.
Но Нью-Йорк на фотографиях – не говоря уже о сериалах, реалити и фильмах – казался огромным, хаотичным, серым, многолюдным, шумным и противоречивым. Да, там есть Центральный парк, но даже он выглядел страшно на снимках с воздуха, которые нам показывали на обществознании – густые кроны деревьев скрывают неведомо что, но точно не ровный зеленый газон, а вокруг – серые лабиринты зданий.
Вернувшись домой, я рассказала об этом родителям, но никто из них не уловил дрожи в моем голосе. Они почти сразу начали спорить, как обычно заняв диаметральные позиции. Мама была в шоке от того, что настолько «небезопасный» город вообще выбрали для поездки, а отец закатывал глаза, называя меня тепличным ребенком.
Дрожь в голосе унималась спустя какое-то время после их ругани и хлопков дверью. Я успокаивала маму тем, что с нами будет много сопровождающих, а папу убеждала, что жду не дождусь поездки.
Спустя несколько месяцев, в один весенний день, взяв два полных бутылька средства от укачивания и не выпуская из рук скетчбук, я села в автобус. Я держала в уме папин совет «держаться» и мамин – хранить деньги в плоской поясной сумке под штанами, которую она мне купила.
А затем соседнее место заняла Сибил Мичелуччи.
Она была новенькой, только недавно переехала из Чикаго и, по сути, была раз в сто круче всех в нашем классе. И раз уж на то пошло – в миллион раз круче девочки с двумя бутыльками средства от укачивания в рюкзаке. Она уже побывала в Нью-Йорке «тыщу раз», потому что ее отец занимался архитектурой, к тому же величайшей мечтой ее жизни было попасть на Бродвей, и родители «так меня поддерживали», что водили дочь на спектакли не реже двух раз в год. В автобусе она завела песню, и все радостно подхватили (магия!), а затем победила всех в «правду или действие», где не было ни единого неловкого вопроса (колдовство!).