Любовь, смех и хоботы
Шрифт:
Видение прошило голову раскалённой спицей.
Ромашка.
Может, и не ромашка, Яна в растениях смыслила мало. Жёлтый дурацкий цветок, пахнущий сладкой химией, болтался в такт движению машины. Игнат вёл беспечно. Он всё в жизни делал беспечно. Все пять лет их брака Славяна чувствовала себя стоп-краном несущегося под откос поезда.
– Оп, авария, - Игнат вытянул шею, вглядываясь в мелькание красно-синих проблесковых маячков. Яне не хотелось смотреть на аварии. Она вымоталась на дежурстве, маялась головной болью и мечтала уснуть на целую
– За дорогой следи, - еле ворочая языком, проворчала она.
Ромашка колыхалась из стороны в сторону, гипнотизируя, раздражая душным цветочным запахом. Взмах. Серая лента дороги несётся навстречу колёсам их старенького японца. Взмах. Мимо проносятся чахлые придорожные деревца. Взмах. Игнат выжимает педаль газа. Ребячится. Он тоже после суток. Это кажется, что у анестезиолога непыльная работа, но Игнат вымотан, как бы ни хорохорился. Взмах. Дорога пустая и тёмная. Взмах.
Как он оказался на проезжей части, Яна не поняла. Время слиплось в комок и растянулось на километры. Жёлтый кругляш стилизованного цветка уплыл в сторону. Фары выхватили стоящую прямо посреди дороги фигуру. Слишком мелкую и угловатую, чтобы принадлежать взрослому. Яна не видела лица. Её внезапно ставшее туннельным зрение выцепило жёлтую, как дурацкий машинный освежитель, футболку с ухмыляющейся енотьей мордой на груди.
Пацан просто стоял, глядя на приближающуюся машину. Игнат, снова засмотревшийся на далёкие мигалки, безбожно не успевал заметить и отреагировать.
Руки Яны действовали сами. Без её ведома они вцепились в руль и выкрутили его на себя. Всё остальное утонуло в темноте, боли и гуле подъехавших машин скорой помощи.
В растянувшемся и сжавшемся безвременье их сирены звучали тревожно и уныло, как сигнал воздушной тревоги.
Видение схлынуло, оставив после себя горечь и щемящую тоску в груди.
– Вспомнила?
– грустно улыбнулся Игнат.
Янина вспомнила. Всё.
Как пришла в себя на этой стороне вычерпанная, словно баночка из-под йогурта. Как язвительный Ной объяснял ей новые реалии существования. Как она потихоньку наращивала память. Как встретила Игната. Такого же деятельного и пробивного, как при жизни.
Они, наверное, могли бы быть счастливы. Путешествовать по бесконечно огромному городу, искать место по душе, перебиваться случайными подработками.
Могли. Если бы не Янина дотошность. Она отжимала информацию из своего несчастного связного, как воду из почти просохшей тряпки, - старательно, по капле. И выжала на свою голову.
Что в их квартал на самом деле селят не бесталанных атеистов, а тех, кто ещё не до конца умер. Кома - подсказывал жизненный опыт и куча просмотренных сериалов. Шанс - твердил Игнат, и Яна не хотела становиться в этот раз его стоп-краном.
Дальше был долгий поиск способов вернуться. И наконец, день мёртвых с его красочным карнавалом жутких масок и костяных лиц.
Игнат ушёл, как делал всё, - решительно и не оглядываясь.
А Яна затормозила.
Когда пёстрая толпа выплюнула её к собственному телу - жалкому, обвитому проводами, изломанному, - Яна струсила. Рванула назад, в спасительное беспамятство.
– Закончили миловаться?
–
Сердце тревожно замерло. Прижимающий уши к голове зверь больше не был её неуклюжим ворчливым напарником. Всё нутро затопило предчувствием подступающей беды.
– Славяна сделала свой выбор, - холодно возвестил связной, глядя Игнату в глаза.
– Тебе придётся вернуться в квартал самоубийц. Твоё тело на пределе, ты сам это чувствуешь. Осталось недолго.
– Я знаю, сколько осталось. Я чётко рассчитал дозировку. Дай нам ещё немного времени, - попросил Игнат, спокойно глядя Ною в глаза.
– Я уже дал тебе слишком много шансов и времени, - енот устало потёр переносицу.
– Но ты же видишь, она не хочет возвращаться.
По хребту Яны прокатилась ледяная волна. Они стояли посреди опустевшей, усыпанной цветами улицы. Двое не до конца умерших людей и запертое в тело енота, бесконечно уставшее от чужих проблем существо.
Хвост процессии практически скрылся из виду. Дымное марево тонкого места между мирами почти рассеялось, и свежий, пахнущий подступающим дождём ветер прочистил мозги.
Игната ждёт вечное заключение в квартале самоубийц. Потому что в этот раз без помощи ему не выбраться. Потому что он даже не станет пытаться. Не оставит её здесь. Снова. Это читалось в кривящихся уголках его губ, в упрямо вздёрнутом подбородке, в нежно сжимающих её предплечье пальцах.
Он готов ради неё провести вечность в клетке, а она? Боится прожить короткую человеческую жизнь в искалеченном теле?
Яна вцепилась в рукав Игната и сорвалась с места.
Хвост процессии был ещё виден. Небо за спиной ворчало далёкими раскатами грома, звон гитарных струн тонул в рёве ветра, отдаляясь слишком быстро. Они бежали, едва касаясь ногами мостовой. Практически летели. Но процессия, словно в дурном сне, только отдалялась.
Первые капли дождя упали на разгорячённую кожу, почти обжигая, руша марево перехода.
Они опоздали. Замерли посреди пустынной улицы, растерянно прижимаясь друг к другу. Дождь хлынул стеной. Злые ледяные струи дробно колотили по крышам, хлестали по ссутуленным спинам. Яна глядела на их намертво переплетённые пальцы и гадала, пустят ли её жить в квартал самоубийц, когда сердце там, в реальности, перестанет биться.
Цокот когтей по мостовой Яна различила даже сквозь шум ливня. Ной, мокрый и взъерошенный, приближался медленно и неотвратимо. Пухлое серое тельце больше не казалось нелепым. Сквозь чёрные бусины глаз на Яну смотрело что-то древнее и неподкупное.
– Время вышло.
Яна неосознанно шагнула вперёд, заступая еноту дорогу.
– Нет! Игнат ещё жив.
– Надолго ли?
– енот сощурил глаза и склонил голову набок.
– Он оставил себе только один путь к спасению - твоё пробуждение. Кто откачает этого запертого в квартире дурака, если ты решила остаться здесь? Забившись в раковину и старательно прячась от своего прошлого.
Игнат за её спиной напрягся. Яна прижалась к нему, то ли пытаясь удержать от необдуманных действий, то ли ища утешения.