Любовь, смех и хоботы
Шрифт:
Криф раскрыл рот. Видение рассеялось.
– Я…
– Не надо, – ответила она чуть резче, чем хотела. Он дёрнулся рядом с ней. Элета обомлела. Как, как объяснить ему, что всё не так, если он не знает того, что знает она? «Сердце не так бьётся?» А как оно должно биться? Элета знает: не так, оно должно заставлять грудь ходить ходуном, оно должно пытаться вырваться наружу. Ведь любовь – это, в первую очередь, страдания, это постоянные потрясения, это когда то в жар, то в холод, словно нервы из тебя тянут щипцами. Она должна быть умопомрачительной. Она должна тобой управлять.
Уж кому, как не «САЙФЕЙРИ МОД. 4.3-Р»,
Только почему-то ей с ним хорошо и без всего этого…
– Эля…
– Подожди…
– Эля, кто-то идёт!
Она растерянно отстранилась, завертела головой по сторонам: всё тот же полумрак, всё те же огни Центра вдалеке и тёмные громады ставшего им родным Южжилмасса – на севере. Но – всё верно: человеческая фигурка перебегает от одного мусорного бака к другому. Она моргнула, потом поднялась на ноги и оттолкнулась от забора: воспарила, мерно взмахивая лазурными крыльями.
Криф крякнул, тоже поднялся на ноги. Его крылья щёлкнули.
Нет. Крыло.
Второе осталось сложенным.
Человек выпрямился во весь рост. Она узнала мальчишку из трейлера: это он чуть не достал их шваброй. Теперь он держал в руках… палку? Маленькую, раздвоенную палочку с резинкой…
– Быстрее!
Она затанцевала в воздухе, надеясь привлечь внимание, но мальчик уже положил в резинку блестящий шарик, уже оттянул её к щеке, целясь в Крифа. А тот всё пытался уломать собственное дефективное крыло. Элета рванулась к нему.
Шарик прогудел в воздухе огромной злой пчелой. Он ударился о плечо Крифа с противным хрустящим звуком. Криф исчез: он и пискнуть не успел. Элета затормозила и тупо уставилась туда, где только что стоял её спутник.
Потом она заметила проблеск розового внизу, на земле, по ту сторону забора.
Мальчик издал победный возглас:
– Это вам за папин мёд!
Элета ушла в короткое и крутое пике, приземлилась на выщербленный бетон, подскочила к Крифу. Он молчал. У неё под ногой что-то хлюпнуло. Шарик она заметила в нескольких шагах. С боков блестящей сферы прямо у неё на глазах стекали тёмные капли.
Элета ахнула; этот звук перешёл в горестный крик. Она отвернулась, сжала кулаки; у неё подкосились колени, и она в последний момент упёрлась в пол ладонями. Сладкий вкус во рту показался вдруг тошнотворно-приторным. По ту сторону забора маячила тёмная фигура: мальчишка приближался.
Она оглянулась. Криф еле заметно шевелился. Здоровое крыло при ударе о землю скомкалось, превратилось в бесполезную тряпку. Его волосы блестели. Разбитая кукла, раздавленное насекомое; сколько раз она наблюдала нечто похожее в пустынных коридорах Южжилмасса?
– Нет, – прошептала она и оттолкнулась руками от бетона, поднимаясь вновь на ноги. Она подскочила к Крифу, присела, осторожно взяла его на руки: он показался ей на удивление лёгким. Элета расправила крылья, зная, что демонстрирует их убийце с рогаткой, а потом – подпрыгнула и воспарила, быстро набирая скорость. Опасность она почувствовала спиной: аж волосы на затылке встали. Она вильнула, и где-то неподалёку от неё в воздухе прогудел уже второй стальной шарик. Элета стремительно набирала скорость. Неся на руках своего искалеченного спутника, она помчалась в лабиринт ночных улиц Рельс, на лету ругая себя.
Она чувствовала себя героиней глупой поучительной сказки: не знаешь ты, дескать, Элета, как ты
Принявшее на себя удар плечо взорвалось: на его месте образовался красно-чёрный цветок. Рука болталась, словно держалась на одной коже. Дыхание было свистящим. Крепление для крыльев погнулось и наполовину вышло из полуорганического паза. «Хорошее» крыло теперь ни на что не годилось; плохое так и осталось туго свёрнутым валиком.
Но он ещё дышал. С каждым его вздохом Элета теряла драгоценные мгновения. Куда? Домой? Уложить его, замотать потуже раны обрезками ткани и выходить? Да, можно так. Она справится. У неё на это хватит сил…
Она быстро покинула окраину трейлер-парка. Мимо мелькали яркие неоновые вывески, рекламные щиты и тускло подсвеченные окна. Сверкали в сиянии уличных фонарей хромированные диски на колёсах автомобилей. Горели огоньки, обрамлявшие цветастые меню уличных ларьков с лапшой и лепёшками. Если Южжилмасс – это тёмный бетонный лес, то Рельсы – безвкусный калейдоскоп, район, в котором ночью ярче, чем днём. И всё равно ей казалось, что её голубые крылья горят ярче всего. Она старалась держаться в тени, но замечала, как поворачиваются в их сторону головы. В каждом взгляде ей чудилась угроза. Сайфейри всё ещё пользовались неплохим спросом на чёрном рынке; он только подскочил после городской директивы, сравнявшей их с крысами. Обычно они с Крифом облетали самые занятые улицы, пробирались узкими переулками и вентиляционными шахтами.
Но у неё не было времени думать над маршрутом. Быстрее, быстрее… Она прижимала его к груди, крепко-крепко, и он казался ей до невозможности хрупким; по её рукам стекала его темная кровь. Ей в лицо бил поток горячего воздуха; крыло Крифа под его порывами вяло трепыхалось изорванным в клочья парусом.
А впереди – собранная из мусора статуя, ряды неряшливых навесок, дым, поднимающийся от десятков электрических грилей. Она резко затормозила, осознав, что вылетела случайно прямо к Депо, центральному базару Рельс. Тут беспрестанно кипела жизнь; она знала, что тут продают еду, одежду, восстановленную бытовую технику и наверняка ещё великое множество других вещей, о которых она ничего не знала и знать не желала. Она беспомощно оглянулась по сторонам: всё ярко, всё кричит, кто-то уже указывает на неё пальцем, а Южжилмасс всё ещё маячит где-то далеко, и Криф издаёт странный, высокий звук…
Её взгляд упал на рекламный плакат. Простенький адрес в пару строчек и подпись: «КОНСИ РЕЧЕФ: К МЯСУ С УВАЖЕНИЕМ». И эмблема, которую она разобрать не смогла. Кажется, на ней человеческая рука что-то пожимала.
«Это же мясник, – осознала она. – Кирург».
Она опять сорвалась с места; ещё решить не успела, а крылья уже сами её несли по адресу.
Она осознала, что уже бывала здесь, пролетала пару раз: просто никогда не обращала на окружение внимания. Над двойной дверью висела жестяная пластина с чёрными, будто выжженными буквами: «КИРУРГ». Раньше она её не замечала, будто взгляд сам собой соскальзывал. Но она всегда там была. Будто ждала.